Первого мая, ранним утром, я был на месте... На площадке против окон квартиры управляющего несколько человек запрягали в "фуры" лошадей, собираясь куда-то ехать...
Я сел на ступеньки крыльца и стал ждать, когда проснется и выйдет "сам"...
Рабочие, запрягшие лошадей, кричали на них, громко ругались и смеялись... Огромный тупорылый боров шатался по площадке, ковыряя своим пятаком землю, и отрывисто хрюкал, точно кашлял. Сизый хохлатый селезень, потешно переваливаясь, бегал за белой уткой, которая громко, отчаянно кричала, убегая от него: ах! ах! ах!.. Две собаки -- красавец пойнтер и шершавая, грязная дворняга -- лежали в тени и ловили зубами мух. Множество кур всевозможных пород бродили по площадке. Петухи в задор друг перед дружкой то и дело пели, стараясь перекричать один другого. Из конюшни слышно было, как ржали лошади и кричали кучера, убирая их... Около открытых дверей погреба две бабы пахтали масло, вертя колесо с бочонком, в котором переваливалась и шлепала сметана...
Когда рабочие, наконец, уехали куда-то, к бабам подошел высокий, широкоплечий, сутуловатый мужик и стал что-то говорить, вероятно, смешное; бабы громко засмеялись...
Постояв около баб, мужик подошел ко мне и спросил, глядя на меня из-под нависших бровей маленькими, неприятно злобными глазами:
-- Здорово!.. Ты что сидишь?
-- Ничего, -- сказал я.
-- К самому?.. найматься? -- опять спросил он и сел рядом со мной на ступеньку крыльца.
-- Да, -- ответил я.
Мужик помолчал немного, скосив глаза, оглядел меня с ног до головы и произнес, растягивая слова, точно пропел:
-- Та-а-ак... А до этого ты где жил?
-- Дома.
-- А чей ты?.. Аткеда?.. Дальний?..
-- Нет.
-- Стало быть, тутошней губернии?
-- Да.
-- Та-а-ак! -- пропел он опять. -- Грамотный?..
-- Маракую.
Он опять помолчал и вдруг, как-то скривив тонкие губы в усмешку, произнес:
-- Работать-то, я гляжу, ты, парень, не того...
-- Что так?
-- Да так уж... где вам... Чаи распивать вы мастера, московские-то... жалованье дарма получать... Избалованный народ... да!.. А тутатко, брат, работать надыть... Водочку, чай, сосешь, как медведь лапу... ась?..
-- А тебе какое дело?
-- Мне-то?.. да так... нарядчик я тутошний... н-да!.. не люблю лодырей... Я тутатка шестой год живу... Сам князь меня обожает... так-то, друг! Нарядчик я! -- опять внушительно произнес он и, нахмурив и без того хмурые брови, уставился на меня, вероятно, отыскивая, так сказать, на моем лице впечатление от своих слов.
Я промолчал и свернул папироску.
-- Вот куришь, -- начал опять он, -- а дома, поди, ребятенки пищат... Н-да... баловство... не люблю я.... бесу потеха... тьфу!.. -- Он плюнул и вдруг, торопливо поднявшись, шопотом произнес:-- Сам идет... вставай!..
Свободное копирование
