Да, последний школьный год был насыщен чувствами до предела. Я получала от Иры Мониной чудные письма – умные, грамотные, сдержанно-эмоциональные. Отвечала с удовольствием, и это заменило мне дневники.
Мой Юра по-прежнему вел себя странно: то исчезал на пару недель, то появлялся, не объясняя причины исчезновения. Пока я не узнавала от кого-то случайно, что ездил он к маме во Львов. Мы не ссорились, не выясняли отношений. Я не хотела, чтобы он знал о моих сомнениях. А их хватало. Наверное, по законам физиологии любовь все-таки требовала чувственных проявлений. Тех же поцелуев, которые служили бы разрядкой или зарядкой. А мы по-прежнему «обжимались», как тогда говорили, под деревом, изо всех сил сдерживая потребность большей близости. Мужская физиология для меня была тогда загадкой полной, а моя, женская, кроме поцелуев, ничего больше и не хотела. Ведь с Женей Угаровым я уже целовалась, и знала, что это такое. Но проявлять инициативу девушке по тем временам считалось распутством. В нашем кругу. В другом, конечно, все происходило проще.
Дядя Юры, у которого он прожил несколько лет, был доцентом в Транспортном институте и, конечно, предполагалось, что поступление туда племянника гарантировано. Тем более, что Юра учился без троек.
Как случилось, что Юра не поступил в институт, для меня осталось загадкой. Сейчас я думаю, что это дядя и постарался. Надоело ему это многолетнее присутствие племянника своей жены в его квартире. Ну не мог Юра провалиться на экзамене! И в армию не мечтал уйти, а пришлось.
Проводы на вокзале обошлись без прощального поцелуя. Стеснялся тетки и друзей? Может быть. Я вообще стояла в сторонке. Юра поверх толпы провожающих поглядывал на меня и махал ручкой. Подошел попрощаться, но даже не обнял. Сказал тихо, поправляя челку на моей голове:
– Я напишу, лохматая.
Смотрел нежно своими черными медвежьими глазами.
Зато первое же письмо было похоже на вопль отчаяния.
«Звездочка моя синеглазая, – писал мой солдатик неизвестно из какой точки Советского Союза. – Я тебя люблю!!!!!! Я не могу жить без тебя!!! Ты красивее всех, лучше и умнее!!!»
Ну и так далее. Четыре страницы текста, написанного мелким и аккуратным почерком, почти без ошибок. А в конце смешное: Я тебя ц…ю!»
Спасибо, дорогой, за это детское «ц…ю!» Я его расшифровала. Только поздно. Твой поезд ушел, Юрочка!
Я плакала над первым письмом, не подозревая, что оплакиваю первую любовь. А потом привыкла к « ц…ю», «звездочкам» и «ласточкам» и прочим мелким животным типа кошечки и белочки. Юра был далеко, такой привычно-непонятный, вроде бы родной, но по-братски. От него шла нежность, но виртуальная, а живая страсть могла возникнуть в любой момент со стороны кого угодно.
Юра свою любовь прошляпил. Он ее тихо удушил. Ей не хватило воздуха. Многолетняя переписка не обязывала меня к верности.
После армии Юра поступил в Политехнический институт во Львове. Я приезжала туда знакомиться с мамой ( это было после второго курса), там мы с Юрой впервые и целовались, в Стрийском парке (я жила у сестры тети Дуси, жены моего дяди Натана). Меня уговаривали перевестись на факультет журналистики Львовского университета, и я даже побывала у ректора, в процессе беседы ( я – на русском, он – по-украински) пообещав ему, что подтяну украинский язык, на котором шло обучение.
За неделю пребывания в этом красивом и уютном городе я узнала о своем женихе больше, чем за несколько лет дружбы и переписки. Не таким уж и скромницей оказался мой Юрочка. Была у него в армии девочка по имени Люся, с которой он «занимался любовью». Дозанимался до ее беременности, но не женился. Был нагоняй от армейского руководства, скандал с родителями Люси. Что сталось с ее ребеночком, родился ли он на свет, не знаю.
Не повезло девочке. Все было ясно: меня любил и берег, «боялся сорваться, потому и не целовал», а чужая Люся сыграла роль первой женщины в жизни Юрочки.
Он не стал моей судьбой, ну и ладно. Я больше не вернулась во Львов, оборвав даже переписку, потому что на меня обрушилась очередная любовь с первого взгляда, которая длится больше полувека.