А вот кошкам везло больше. Они в доме не переводились. Простые, любители погулять во дворе, без приплода, так как то были исключительно мужские особи, за репутацией которых не надо было следить.
Жизнь наша состояла из маленьких радостей и разнообразных неприятностей. Мама часто болела. С сильнейшими приступами панкреатита ее увозили в больницу – под капельницу. У меня тоже болел желудок, но я не подозревала о язве, что потихоньку формировалась в двенадцатиперстной кишке. О диете никто не думал – ели, что удавалось купить или достать. Я терпела, но иногда приходилось даже уходить с урока – до того становилось невыносимо больно.
Уж не помню, какие таблетки тогда давали врачи. И почему-то никто не догадывался сделать рентген желудка. Или маме казалось, что я преувеличиваю боль, чтобы улизнуть из школы, или ее собственные болезни отодвигали на второй план такие мелочи как боль в животе. Подумаешь, живот болит! А у кого он не болит?
Скорее всего, мама подозревала, что у меня обыкновенный гастрит, а с этой штуковиной она сама жила до операции много лет. Ничего, пройдет!
– Не ешь жареного, Люся, – напоминала она. – Я сварила манную кашу.
Ну да, стану я есть манную кашу! Лучше поджарить хлеб и запить чаем,
В еде я оставалась привередливой – в глазах своей семьи.
– И в кого ты такая? – сокрушалась мама, в которую я и пошла этим своим свойством – хорошо развитыми вкусовыми ощущениями.
Я ведь заметила, что мамочка тоже хитро обходит некоторые приготовленные папой блюда, чтобы съесть что-то ею любимое. А когда ела, то с явным наслаждением. Иногда – жертвуя здоровьем.
Например, она предпочитала арбуз – дыне, и могла съесть половину арбуза, не нарезанного, а чайной ложкой, да еще и с хлебом.
Ну, от этого была только польза, а от выпитого стакана молока ей всегда становилось плохо: после операции на желудке ее организм не переносил ничего молочного. Но ей ведь хотелось, хотелось! И мама, как ребенок, нарушала свою диету, расплачиваясь потом приступом панкреатита.
Так что мы с нею были одинаковыми в этом плане, и не имела она права повторять время от времени:
– Нет, ты точно не наша! Тебя подбросила какая-то принцесса, ей богу!
Помню, как это предположение, смешное по сути в устах мамы, меня рожавшей, в детстве мне понравилось. Я задумалась: «А вдруг меня в роддоме подменили? И во мне течет кровь княжеская или графская?»
Я предпочитала французское происхождение – уж очень увлекалась Францией и ее писателями. Нагулял какой-нибудь граф (французский) на стороне ребеночка и уговорил отвезти в чужую страну, а там подкинуть.
Эту приятную мыслишку я вынашивала пару лет, пока удивительное внешнее сходство с мамой не вернуло меня в суровую реальность. Нетушки, хохлушка я обыкновенная, из полтавских казаков (в графе «социальное положение» у мамы в паспорте стояло: «казачка»). Правда, явно с примесью греков или других каких-то народностей, типа хазаров да половцев, нападавших на украинские села и насилующих женщин. Иначе откуда эти усики у мамы, нос с горбинкой, смуглая кожа, не совсем славянский тип лица в целом?
На семейной фотографии из маминого детства только моя бабушка, похожа на полтавчанку, а мама, ее отец и брат Коля (дядя Натан) – вылитые южане.
Свободное копирование
