На фото - тот самый ЛЕШЕЧКА - сын Игоря Алексеевича Смысловского
4 февраля 1930 года я окончательно переехал к Марочке. Ютились мы с ней в 9-метровой проходной комнатке. И жили по пословице «с милым рай в шалаше» . И дни нашей жизни стремительно покатились. Работа на заводе, ежедневные репетиции и не успели оглянуться, как приближался уже час драгоценного события, которого ждали с надеждой и радостью. Ждали появления на свет - Лешечки.
А «Корзина», между прочим, идет на выпуск. Наконец, приходит день сдачи. Принимают отлично! И дальше следует правительственный приказ о формировании в Москве «Историко-революционного театра». Мы на государственной службе. Каждому положили твердую зарплату. Назначен директор театра - Перкон. Великолепный мужик и внешне и особенно внутренне. Честный, принципиальный. Зачислен в штат администратор. Он же пока и кассир и продавец нашего первого спектакля.
И вот на календаре 28 марта 1931 года. Марочке показалось, что время пришло. И мы спокойно, тихим шагом отправились в район Сивцев-Вражка, где еще заранее решили поместить Марочку, ибо рядом была мама.
В Москве стояла теплая, мягкая погода. Шли мы молча, погруженные в свои взволнованные мысли. Наши сердца, вероятно, бились в одном ритме. Пришли. Марочку пригласили к дежурному врачу, а я ждал. Довольно скоро вышла сестра и сообщила, что Марочку оставили в доме. Но произойдет это, вероятно, не скоро. «Идите, папаша, и звоните».
Папаша! - подумал я. Ну что же всегда бывает что-нибудь в первый раз. Вот и меня впервые так обозвали. Было странно, но.... уважительно.
Мамин друг успокоил меня тем, что будет наведываться сюда каждый час и докладывать мне по телефону.
На следующее утро - звонок у входной двери. Открываю.... Мальчик!!! - восклицает мамин друг. Он решил лично сообщить мне, чтобы видеть мою радость. Ну а дальше, естественно, я побежал туда. И уж бегал туда часто с записками и передачами. Первое сообщение от Марочки было, что мальчик похож на меня, только «старичок».
Через неделю я нанял извозчика и доставил Марочку к маме, где встречала ее, приготовленная мной, огромная корзина белой сирени.
И так первый месяц Лешечкиной жизни был на Сивцев-Вражке, ибо мы должны были овладеть техникой ухода. Мама удивлялась моим способностям.
Ну вот, и до свидания «Юность»! Да нет, не до свидания, а прощай! Так-то вот, ПАПАША!
Спектакли мы играли на Московских клубных площадках. Но в перспективе предполагалось другое. Принято решение построить здание для театра. Мы - организаторы, принимали участие в утверждении проекта. И счастье было так близко и возможно. В результате проект этот был осуществлен на ул. Воровского, ныне это театр киноактера. А тогда все случилось иначе...
Уже сыграли более 50 спектаклей «Корзины». Получили хорошую прессу в газете «Советское искусство» с дружескими шаржами на некоторых исполнителей художника Мардмиловича.
Прочли на труппе историческую пьесу «Лейтенант Шмидт». Распределили роли. Мне предстояло сыграть очень серьезную, ответственную роль самого Шмидта. И вдруг... Именно вдруг! Почему это «вдруг» большей частью оборачивается катастрофой! Идет заседание общества политкаторжан, на котором присутствует наш директор Перкоп. Как говорили тогда, он выступил с горячей критической речью. Кое-кому это не понравилось, и какая-то гадина обрушилась на Перкопа с клеветническими обвинениями.
Перкоп на заседании умер...
И все пошло навыворот. Пришел новый директор. Герой гражданской войны. На груди у него красовался орден Боевого Красного Знамени. Как хорошо думали мы, пришел мужественный человек, совершивший поступки на поле брани, за которые можно уважать, ибо такая награда давалась не каждому герою. А на деле оказалось, что в искусстве рубить с плеча не достоинство, а преступление.
Трифонов решил перекроить все по своему. Первым делом он убрал нашего режиссера Минай Германовича Минаева. Мы возмутились, и указали ему на недопустимость такого мероприятия, что Минаев -- создатель театра. На что он ответил:
«Так надо»
Мы поняли, что разговаривать с этим человеком на интеллигентном языке бессмысленно.
И мы - группа организаторов театра - подали заявление об уходе. Наше заявление он не удовлетворил.
И тут пришел, вновь назначенный режиссер - не больше, ни меньше, как великолепный актер театра Революции - Терешкович.
Последний вызывал нас всех .... поодиночке и пытался уговорить нас изменить наше решение. Но эти аудиенции не помогли. А так как, лично мой уход ставил под срыв эксплуатации спектакля «Корзина», то Трифонов подал на меня в союз «Рабис», членом которого я уже являлся. И вот в один памятный день в союзе «Рабис», на каком уровне теперь уже не помню, состоялось заседание - рассмотрение двух дел.
Меня обвиняли в срыве работы театра, а артиста Козловского Ивана Семеновича в преувеличенном гонораре, которого он, мол, требовал за выступления на концертах.
Всю жизнь с юмором вспоминаю эту скамью подсудимых!
В результате меня оправдали, да и закон говорил, что через две недели имею право не выходить на работу.
Козловскому тоже ничего не сделали, только призвали к совести. Через много, много лет я встречусь с этим великолепным артистом и ежели успею расскажу.
И вот, что с таким трудом, вплоть до самопожертвования было создано, разрушено одним росчерком пера. В последствии наш ИТ был слит со студией Малого Театра под руководством Каверина.
Тоже было мудрое решение и привело к гибели обоих театров.
Свободное копирование
