25 мая
...Ресторанчик Монпарнаса {В рукописи начало записи от 25 мая 1926 года зачеркнуто.
Первоначальный вариант: "...Мало французов знакомых. Но французское постоянно ощущаешь -- на улице, в театре, ресторане. Французская толпа.. Я как-то в ресторанчике на Монпарнасе, вдруг сразу понял французов, французское "человечество".
Сидел один, запивал сыр анжуйским, слушал ровный мелодичный гул голосов [...]"}. Слушаю ровный, мелодичный гул голосов -- но из него в середине выделялась группа: сильней размахивали руками, громче голоса, не те гримасы -- в слаженном оркестре нечто инородное. Прислушиваюсь: столик итальянцев. Вот он, Париж! Италия здесь уж шумна, и несколько грубей, первичней... Приглядываюсь. Да, экзотика. А это ведь Италия, та, настоящая, которую люблю. Она и здоровей, и южней, и проще, будто бы провинциальней, и развязнее в манерах, с точки зрения французской, вероятно, итальянцы не совсем воспитанны...
Ну, а французы? Все в них было ровно и приглушено, все в меру, всюду мера, их оркестр слажен безукоризненно. Их язык мягок и так врожденно классичен, так лишен острых углов и утомляющих своеобразий, и так все: лица и манеры, слова, движения, размеры тел -- так все гармонизировано под всечеловека, что если бы я был француз -- искренно бы презирал всех остальных (кажется, так и поступают, впрочем) -- как провинцию и варваров.
Во французах (парижских) все так перекипело, выварилось, так отлилось, так отошло от "стихии", что "всечеловек" уже готов: его можно, родившись на рю Шатодэн -- прямо надеть на себя, как костюм. Сколько в этом изящества! Во французской толпе почти нет мерзких лиц, как у русских. (В России: очаровательное, рядом -- гнусность). Но и грусть есть большая. На парижской земле варвар (русский) -- вдруг ощущает: а нет ведь земли! Фиалка в тигле, перегонный куб, дающий лучшие духи, но только не природу. И потому русскому ближе итальянец -- землянее, корневитее и сочней.
Свободное копирование
