Как-то в конце августа, идя по Набережной, я встретила дедушку, профессора Смирнова, который возвращался домой со службы из Публичной Библиотеки, где он заведовал восточным отделом. Мы давно не видались и дедушка как будто мне обрадовался. Я ему рассказала, что у нас все готово к бегству, все ценное распродано и полученные от продажи деньги обращены в драгоценности, которые легче взять с собой и которые могут возрасти в цене, тогда как стоимость денег только падает. Но нам все не удается найти лицо, которое могло бы нас перевести через финляндскую границу.
Выслушав мой рассказ, дедушка сказал: «Перебирайтесь-ка жить ко мне. Нина (мамина старшая сестра) с сыном тоже ко мне переезжает, а то вселят мне всякую матросню. А ваше житье в пустой квартире может вызвать подозрения».
Когда я рассказала маме и дяде о предложении дедушки, они ему очень обрадовались, несмотря на то, что им очень не нравилось, что он сожительствовал с подругой своей средней дочери. Она приехала в начале войны беженкой из Гродно и остановилась у дедушки, так как Петербург был переполнен беженцами и комнату было невозможно получить. Дедушка вдовел уже несколько лет и Нина Константиновна Грозмани стала присматривать за его хозяйством, чтобы отблагодарить его за гостеприимство, а так как дедушка, несмотря на свой преклонный возраст, был еще очень интересным и пользовался большим успехом у дам, то незаметно для окружающих у них произошло сближение. Дочери осуждали отца за то, что он не оформляет своих отношений, так как Нина Константиновна была из хорошей семьи и не следовало ее компрометировать.
В ближайшее воскресенье мы отправились к дедушке и он нам предоставил две комнаты: столовую, в которой должны были жить моя мать и я, и маленькую гостиную покойной бабушки для дяди. В большой гостиной уже поселилась тетя Нина с десятилетним сынишкой Николашей. Тетя овдовела шесть месяцев тому назад и очень тяжело переживала свое одиночество.
Мы заявили Домовому Комитету, что мы переезжаем к дедушке и наш переезд был назначен на 15-ое сентября.