Я должна была пойти на службу 15-го сентября, а на 12-ое сентября было назначено собрание жильцов для избрания домового комитета.
Домовые комитеты, состоявшие из председателя, секретаря и члена комитета, были введены, с одной стороны для защиты интересов квартирантов по отношению к домовладельцам, которым приписывались всякие эксплуататорские посягательства – взимание чересчур высокой квартирной платы, непроизводство необходимых ремонтов и т.д. – с другой, чтобы проводить в жизнь всякие постановления милиции. На самом деле, сами домовладельцы оказались в весьма тяжелом положении: им сплошь и рядом не платили за квартиру ввиду того, что они не производили ремонтов, а как им было таковые производить, когда пропали все необходимые для этого материалы!
Собрание было назначено в квартире портнихи Журавлевой, жившей в дворовом флигеле. Дом, в котором дядя снимал квартиру, имел два флигеля: один, выходивший на улицу и населенный весьма «буржуазным» элементом, и дворовый, в котором жили всякие ремесленники и мелкие торговцы. Поэтому состав собрания был весьма разношерстным и присутствовавшие сразу разделились на две группы: «буржуев» и «трудящихся».
Прениями на собрании руководил некий Пашков, помещик, живший в «буржуазном» флигеле, но щеголявший одеждой под Толстого: русская рубашка и штаны, заправленные в высокие сапоги. Он, по-видимому, хорошо знал всех жителей дворового флигеля и играл на популярность: делал всякие выпады против домохозяина, князя Волконского, говорил о необходимости для жильцов объединиться и был для нашей семьи в высшей степени несимпатичным.
Когда дело дошло до выборов в домовый комитет, председателем был выбран этот самый Пашков, который благодарил собрание за оказанное ему доверие. К моему изумлению он предложил выбрать секретарем меня и, к еще большему моему удивлению, меня стали со всех сторон уговаривать выставить мою кандидатуру. Переглянувшись с матерью и дядей, я согласилась и была единогласно выбрана.
Следующие соображения побудили меня согласиться вступить в домовый комитет. Всякие продажи предметов обстановки могли совершаться лишь с разрешения домового комитета, а так как нам нужно было ликвидировать дядину обстановку, то нужные разрешения мне было легко получать, как члену комитета. Кроме того, на секретаре комитета лежали назначения на всякие дежурства и работы по дому, и я могла облегчать их для своих и других пожилых жильцов.
То, что меня избрали жильцы «буржуазного» флигеля меня не удивляло, но моя популярность среди пролетариата была неожиданной. По-видимому, я ей была обязана портнихе Журавлевой, шившей мне прежде платья, а кроме того мне удалось возбудить симпатию селедочника Коняжкина, сыгравшего впоследствии большую роль при распродаже дядиного имущества, и механика Иванова, охотно чинившего несчетное число раз нашу мясорубку, на которой перемалывалось что угодно и которая поэтому постоянно ломалась.
Таким образом помимо службы в столь славном учреждении, как Петербургские скотобойни, я заняла почетное место в общественно-административной деятельности нашего дома.