Вернулась я из Петербурга 2-го июля, а 3-го и 4-го было большевистское восстание. Дней через десять приехал в Выборг мой дядя Головин и рассказывал, как атмосфера в Петербурге все сгущается. Хотя восстание и было подавлено, Ленину удалось скрыться, а вера во власть Временного Правительства все слабела. У многих являлась мысль, что дни его сочтены. Пессимизм моего отца еще усилился и он заявил мне, что вряд ли отпустит меня осенью на курсы ввиду возможности быть отрезанными друг от друга. Хотя мысль прервать учение мне совсем не улыбалась, но, учитывая состояние здоровья отца и то, что беспокойство обо мне может пагубно на нем отразиться, я постепенно с ней сживалась.
Время мое по прежнему заполнялось преимуцественно чтением и размышлением о прочитанном, и с середины августа я стала делать выписки из читаемых мною книг, переплетая их с собственными мыслями, иначе говоря, стала вести своего рода дневник, занятие, которым грешат многие молодые люди, но которое оправдывалось значительностью переживаемой эпохи.
Газеты я читала с отвращением, так как они пестрели описанием насилий и расправ. До сих пор я не ощущала обостренного патриотизма, вызванного у многих войной, но теперь, живя среди финляндцев, настроенных русофобски и слыша постоянно критику всего русского, я стала очень болезненно реагировать на нее, в особенности, когда она была несправедливой. Поэтому неудивительно, что я вписала в свой дневник статью некоего А. Ксюнина, напечатанную в «Новом Времени» и которую я привожу здесь, потому что она служит достойным памятником русскому офицерству, а также потому, что в ней уже тогда, летом 1917 года, были высказаны мысли, которые не раз приходили в голову в течение последующей эмиграции.
Ксюнин посвятил свою статью «Подвигу Охотника» и начал ее словами:
«Если бы не было прекрасного, героического, не стоило бы жить.
«Таким героическим проблеском явилась гибель офицеров с «Охотника». Миноносец взорвался на мине, из офицеров никто не пожелал оставить судно и все погибли.
«Они не первые, они как гвардия, про которую Камбрион сказал, что она умирает, но не сдается.
«Офицеры с «Охотника» напомнили «Стерегущего». Его памятник почти против дома Кшесинской и против полуразвалившегося цирка, в котором ежедневно происходят большевистские митинги, с речами и резолюциями против офицеров, армии и войны.
«Чем ответят офицеры на выборгскую бойню и чем отплатят они за тела моряков, сброшенных с «Петропавловска»? Только смертью за родину.
«Как яркая огненная молния прорезывает мрак, так геройство воскрешает народ, озаряет его сознанием величия нации, напоминает о работе прежних поколений и творчестве и идеалах тех, кто нас сменит.
«Армии нет, армия умерла», слышится со всех сторон, но офицеры каждый день доказывают, что это неправда, что еще не все пропало.
«И в то время, когда на Россию плюют, называя ее «горе-родиной», когда ею торгуют на немецкие деньги, когда все признаются интересы – украинские, финляндские, даже немецкие, но отказывают в правах своему народу и своей земле, офицеры, как христианские мученики, напоминают о распятой России».
Через какие-нибудь пять недель после того, как я переписала эту статью, произошел большевистский переворот и мы оказались отрезанными от Петербурга.
Свободное копирование
