К Виле мне подробно уже не нужно будет обращаться в дальнейшем рассказе - больше я его в жизни никогда не видел. Объясню лишь напоследок, отчего этой главке дано такое название: "Еврей Иванов".
Лермонтовский Печорин знал Иванова немца. Вилен Иванов числился евреем.
Вскоре после его рождения была Всесоюзная перепись. К Гите явились счётчики. Стали заполнять переписные листы и, когда очередь дошла до графы "национальность", с откровенным интересом уставились на неё: смешанные русско-еврейские браки были уже не внове, но их плоды в виде девочек и мальчиков ещё только появлялись на свет - в гражданскую войну было не до того... Счётчиков интересовало, кем назовёт эта еврейка своего сына. Гита, в пику им, сказала: еврей. С той поры при всех вопросах и учётах так его и записывала. Он уже и сам привык. До войны этому вопросу не придавалось так много значения, как сейчас, но всё же нужно было часть на него отвечать: в школе, в библиотеке и т. д. Виля всегда называл себя евреем, и это, при его - из русских русской! - фамилии, неизменно вызывало изумление окружающих. Болезненно застенчивый мальчик страшно стеснялся, но твёрдо стоял на своём:
- Фамилия?
- Иванов.
- Год рождения?
- Двадцать четвёртый.
- Национальность?
- Ев-рей!!!
(Подбородок в мелкой дрожи всё выше-выше-выше, лицо в крупных конопушках всё бледней-бледней... Так он смущался)