На снимке: первый справа - наш папа в первые дни работы в "Гипростали" - государственном институте по проектированию металлургических заводов (организации, параллельной московскому "Гипромезу"). Папа, изгнанный по оголтелому политическому обвинению из партии и из армии, долгое время (что-то около года) пробавлялся случайными заработками, вплоть до погрузки-разгрузки в магазинах... Но в 1938-м, после ареста Ежова и воцарения на посту наркома внутренних дел Л. П. Берия, вдруг был вызван в военкомат, где ему вручили предписание на имя управляющего Гипростали, которому предлагалось немедленно трудоустроить Рахлина Д.М. по специальности. Так мой отец по предписанию военных властей получил должность инженера экономического сектора. Специалист по политической экономии занялся теперь конкретной экономикой проектного дела.
Некоторых его новых сотрудников помнб по фамилиям. Слева сидит экономист Еромицкий. Чёрненькая миловидная женщина в центре = это Прицкер (кажется, Женя). Их в шутку называли: "Прицкер-Еромицкер". Папа на новую службу ходил в командирской форме, споров петлички, но ежедневно подшивал свежайший подворотничок...
Виля жил в Воронеже - в семье своего отца, совершенно чужой и ненужный всем, кто там был. Сергея Иванова, бывшего видного комсомольского деятеля, читавшего к тому времени диалектический и исторический материализм в каком-то областном вузе, арестовали и убили, а, может, он и "сам умер" - судьба его осталась не выясненной. Не знаю, в связи ли с арестом Сергея или ещё раньше, но наши решили забрать Вилю - он просил об этом, писал душераздирающие письма. За Вилей поехала папина сестра Сонечка Злотоябко (ещё одна яркая деталь, иллюстрирующая теплоту отношений в семье. Виля был племянник маме, а не папе - и уж никак не Сонечке. Казалось бы, что ему Гекуба? А вот поди ж ты...)
И опять он в нашем доме. Опять надо мною деспот, о жестокости которого взрослые даже не подозревают.
Поначалу возобновился "Кап", демонстрация "Рук" и другие подобные номера. Но оба мы стали старше, легенда постепенно теряла свои гипнотические качества и сошла на нет, а её место заступило прямое, расчётливое тиранство.
Очевидно, во мне Виля нашёл мягкий, податливый материал. Мальчик он был, конечно же, не вполне нормальный. Может быть, сыграло роль потрясение, вызванное семейным конфликтом между родителями, болезнь матери, а, может и какое-то органическое или генетическое предрасположение, только в этом подростке сочеталось сразу несколько патологических "измов".
Видно, мои родители были слишком заняты и убиты своими делами и потому не замечали, как я трепетал перед ним. Но как же мне было не бояться? Он был старше меня на семь лет: в 1937-м ему было 13. мне - шесть...
Свою власть надо мною, добытую ещё в Ленинграде оружием религии, он без труда восстановил в Харькове при помощи грубой силы. Он мне сказал, что если я признаюсь родителям, наябедничаю на него, он меня убьёт.
И я струсил. Родители, погружённые в свои партийные и житейские невзгоды, не пришли ко мне на помощь. Марлена была глупа и, видно, ни о чём не догадывалась, да и вообще не больно имела меня в виду.
И я остался один на один с этим безжалостным мальчиком. Сказать, что он вил из меня верёвки, будет слишком мягко и слабо.
До его приезда я любил гулять во дворе. Но Виля гулять не любил. И меня отучил.
Теперь меня невозможно было выгнать на улицу одного. Я утверждал, что без Вили - не хочу. На самом деле это он не хотел оставаться без меня. Если мы и шли гулять, то непременно вдвоём. Он уводил меня со двора в городской парк (мы жили напротив). Для меня эта прогулка оборачивалась сущей пыткой. Виля взял привычку держать ладонь у меня на шее. Шея ныла, болела, начинала болеть и спина. Но когда я пытался освободиться, он ещё теснее сжимал мою шею своими неумолимыми пальцами. .
Скоро я отвык от двора, отдалился от детворы и даже стал её побаиваться. Теперь мне и в самом деле больше нравилось сидеть дома. Потом меня частично спас детский сад, куда я уходил на целый день . Но вечера и выходные дни оставались в распоряжении брата, и он брал реванш за упущенное.
Свободное копирование
