ДОМАШНИЙ УЮТ ВО СНЕ И НАЯВУ
Теория снов Фрейда, согласно которой они сотканы из материала прошедшего дня, ко мне неприменима. Мои сны работают как машина времени и переносят в отдаленное прошлое. Такие сны бессюжетны, но образны. Они сосредоточены на каком-нибудь одном глубоко въевшемся очень старом ощущении или переживании, вросшем в душу, как родимое пятно. Заброшенное в дальний угол памяти и там забытое дневным сознанием, оно терпеливо дожидается ночной тьмы и тогда стучится в дремлющий мозг, отдыхающий от дневной суеты. «А вот и я,» – говорит оно, – «ты что, забыл? Я – это тоже ты».
В Канаде мне начала сниться квартира, в которой я вырос, и которую покинул весной 1972 г., когда мне было 14 лет. Она располагалась на углу Ленинского и ул. Дм. Ульянова, над овощным магазином, где сейчас находится «Седьмой континент». В этой квартире все было солидно и основательно. Тяжелая темная мебель была прочной и недвижимой, как скалы. Длинный коридор был хребтом квартиры и придавал ей осмысленную структуру. У неё была длина и ширина, начало и конец. В ней были углы, куда можно было забиться, и полати, куда можно было мечтать залезть. Английские часы с маятником играли разные мелодии каждые 15 минут. Все стояло на своих правильных местах. Пространство квартиры было идеальным вместилищем семейной целости и традиции. С детским легкомыслием, я принимал её как должное и считал вечной. Я пустил в ней корни … в ней эти корни и остались.
О планах переезда я узнал случайно, подслушав разговор родителей. Как они могли на такое решиться? Мне собирались дать отдельную комнату, не спросив, нужна ли она мне такой ценой. В новой квартире все было не то и не так. Старые вещи не прижились, а свежекупленная мебель не имела ни лица, ни цвета. Пол покрыли белым паркетом, уместным в бальной зале. Окна завесили бессмысленными на 12-м этаже тюлевыми шторами, которые мне же пришлось и вешать. Смотреть вниз было страшно. Если старая квартира казалась пещерой, высеченной в сердцевине незыблемого восьмиэтажного массива, то новая была каким-то скворечником, приделанным на вершине фонарного столба. Часы с маятником замолкли сразу после переезда и больше никогда не играли. Дух умершего дедушки, присутствие которого всегда ощущалось в той комнате старой квартиры, из которой он ушел в больницу, исчез. Очевидно, он покинул нас при переезде, не найдя себе места в новом порядке вещей. Бабушка ушла в себя и молчала. Её время прошло. Бабушка ходила по белому паркету в уличных туфлях на каблуках. Скользкий свеженатертый паркет был для сохранности тут же накрыт елозившими по нему ковровыми дорожками, на одной из которых она и поскользнулась, сломав шейку бедра... В довершение всего, в этой квартире находился люк мусоропровода, из которого разбегались по белому паркету полчища тараканов.
Что я делал в старой квартире в своих снах, я сказать не могу. Снилось само ощущение пребывания, острое и абсолютно натуральное. Квартира была пуста. Видимо, она никому не была нужна, кроме меня... Попытка воссоздать уют старой квартиры средствами конца 80х годов была предпринята в нашем первом отдельном семейном доме на Варшавском шоссе. Эта квартира тоже помещалась на пятом этаже. Пусть наши новые «стенки» были из ДСП и не могли иметь всей солидности старой мебели, зато они имели вкусную темно-матовую цветовую гамму и замечательное множество ящичков и полок. Фотообои с сосновым лесом, чучело сибиркой белки, детский спортивный комплекс, картины с Арбата и стол-книжка – все это было увязано в единое квартирное целое и внушало надежды. Эту квартиру можно было полюбить, и перспективы более глубокого чувства угадывались в дымке будущего. Но эта надежда так и осталась надеждой, а создание уюта продолжилось уже в другом полушарии.
Свободное копирование
