Воспоминания о Канаде - 13

ВТОРАЯ  ВОЛНА: СУДЬБА  БЕЛОРУСА

Если потомки «бывших» все же тянулись к общению, то «немецкие пособники» нас откровенно сторонились. Белые были фиксированы на своей правоте, а эти имели комплекс нераскаянных грешников.  Это были малообразованные люди, оценивавшие свое прошлое без особых рефлексий на основе простого принципа: «что было, то было». В Канаде их никто ни о чем не спрашивал, и это равнодушное дружелюбие уже стало для них привычным. Заранее уверенные в нашем осуждении, они не ожидали от нас ни  понимания, ни сострадания. Не желая и не умея проклясть прошлое, они готовились унести в могилу свою боль и свои тайны. Исключением был старичок С., надиктовавший своей дочери мемуары, которые мне довелось прочесть. Его история заслуживает краткого пересказа. 

Родом из бедной западно-белорусской деревни, он провел детство и молодость в Польше. Отец рано умер, и их жизнь была тяжкой борьбой за выживание.  С. хотел учиться, но в «панской» Польше для бедняка это было нереально. Он с надеждой смотрел на СССР и радовался приходу Красной Армии в сентябре 1939 г. Вышедши встречать освободителей в лучшем костюме, он был поражен тем, как плохо одеты красноармейцы. Один из них обозвал его «буржуем». Понять того красноармейца можно. Престарелый С. любил хорошие костюмы и, оставшись полуграмотным мужиком, смотрелся истым джентльменом.

Его просоветский энтузиазм, однако, не пропал, и он охотно призвался в армию. Но и здесь он оказался человеком второго сорта: «западенцев» призывали красноармейцами второго разряда, что-то вроде стройбата. Их послали строить аэродром. Оружия им не давали, и ничему военному не учили. В первые же дни войны они разбежались. Вернувшись в свою деревню, он обнаружил, что власть там захватили враги – богатеи-антисоветчики. Чувствуя себя в опасности, он и подался в Германию. По его словам, работать в Германию ехали добровольно. На оккупированных территориях было голодно: немцы кормили только тех, кто на них работал. В Германии «остарбайтеры» жили лучше, чем у себя дома. Работая на заводе, С. отстаивал свою национальную честь хорошей работой. Он хотел доказать, что он не «унтерменш». Он искал уважения, и мысль о саботаже была ему чужда. По его словам, вредительством занимались французы.  

Из мемуаров С. возникал новый для меня облик Германии военного времени как страны спекулянтов и контрабандистов. Спекулировали всем, чем могли. Все это запрещалось и было смертельно опасно, но смельчаки не переводились. Немецкий Гулаг был более разноцветен, чем мы себе представляем. Слово «концлагерь» было известно и наводило ужас, но, помимо этого, было множество больших и малых лагерей с более или менее свободным режимом для разных категорий перемещенных лиц. На фоне заученных штампов о холокосте, было интересно слушать рассказы С. о его коммерческих визитах в «еврейский» лагерь, обитатели которого спекулировали парфюмерией.

И здесь С. присматривался к советским, которые выделялись стоическим отношением к лишениям. Казалось, им было хорошо, когда всем остальным было плохо. Они умели жить нормально в ненормальных условиях. Даже в лагерях, они собирались вокруг костров и пели песни. Воспитанный индивидуалистом, С. так и не разгадал их загадку. 

Сообщество «остарбайтеров» скреплялось острым чувством общей судьбы. Завязывались романы. С. встретил девушку, работавшую в услужении у вдовы убитого офицера. Хозяйка и служанка подружились и вместе оплакивали свои искалеченные судьбы, проклиная войну и тех, кто её придумал. Она жила в другом городе, куда С. периодически отпускали. 

После Победы, С. хотел вернуться, и его переправили в советскую зону. По мере приближения к родине, у него стало возникать мрачное предчувствие нового лагеря. Сильное впечатление произвел на него случайный разговор с советским офицером, который сказал ему, указывая на свою форму, буквально следующее: «я с радостью променял бы это на спецовку американского рабочего». В конце концов он сбежал. Добравшись пешком до английской зоны, он нашел свою невесту и явился вместе с ней на канадский вербовочный пункт.

Канадцы вербовали работников на фермы. С уважением и здесь было плоховато.  Первым английским выражением, которое ему пришлось усвоить, было «Shut up!» (заткнись!). Отбор ограничился быстрым медосмотром. Грубо говоря, смотрели в зубы. В Канаде он получил от фермера маленький домик с покосившимся полом. Своими руками он отстроил на его основе большой приличный дом. Наконец у него было что-то, что никто не мог отобрать. Работать на ферме ему было не привыкать. А по воскресеньям он одевал приличный костюм, шляпу и кожаные перчатки, выходил в город и чувствовал себя человеком.

Наше общение с С. было ограниченным и недолгим. Ему нравилось рассказывать, но его супруга буквально оттаскивала его за пиджак и не считала наше общение уместным. Она не испытывала к нам никакой неприязни, но не хотела, чтобы мы ковырялись в их прошлом. Однажды она обронила: «Мы знаем, как вы о нас думаете». У С. был рак, и он вскоре умер.