Прошло не так уж много времени – месяца два или три после нашей с мужем, если можно так сказать, размолвки. Хорошо помню, что совпало это с зимней сессией у студентов.
В этот день Юра успешно сдал предпоследний экзамен, а значит был (как и все мы по этому поводу) в хорошем настроении. Юра уже договорился с друзьями о встрече. Следующий, последний перед зимними каникулами экзамен (глазные болезни) предстоял только через три дня.
После хорошей вести (как всякую маму, экзамены сына держали меня в напряжении больше, чем его) мне захотелось с приятностью отдохнуть. А для этого достаточно и хорошей книги – спокойно посидеть (или полежать) и почитать.
Попросила у мужа – он у телевизора – какую-либо книгу из тех, что он приносит из библиотеки. Разрешил выбрать любую из них – в тумбочке, что возле тахты.
Перебирая эти книги, выронила из одной из них (потрёпанная, с пожелтевшими листочками книга, названия не помню – что-то о Цусиме) плотненькое письмо, незапечатанный конверт, ещё без марки – видимо, подготовлено к отправке.
Как-то покоробило меня, напомнило о злополучном конверте «До востребования», и я гордо – дескать, унижаться чтением не стану! – вернула в тумбочку и книгу, и письмо. Настроение вмиг испортилось. Отошла уже пару шагов от тумбочки и вдруг подумала: «Да ведь оно, наверное, именно меня и касается?!» Глупо не прочесть, если оно само к тебе в руки лезет , может быть, взывает: «Прочти!» Я быстро вернулась, взяла именно эту книгу вместе с её дополнительным вложением и ушла к себе.
Два тетрадных листка исписаны хорошо знакомым почерком. И обращение (умильно ласковое) к достаточно знакомой личности – той самой (ничуть не соблазнительной! Кроме, конечно, возраста: она 1939, а я – 1919 года рождения) – Эле… Из всего письма, наполненного воспоминаниями и слюнявыми мечтаниями интимного характера (читать противно, но дочитать – необходимо!). Особенно поразило радостное сообщение – как о героическом поступке! – о том, что ему «удалось утаить от З. всё причитавшееся после демобилизации выходное пособие», и оно им пригодится при встрече.
Понятия не имею, сколь велико было это пособие, и не оно для меня было центром ситуации. Больше всего впечатляла не имевшая с моими инициалами заглавная буква З., олицетворявшая, конечно, не «Зореньку» какую-нибудь или что-то в этом роде.
И это о матери его троих его взрослых сыновей! Что же это за особь такая!? Шок был – не до скандала а даже не до безмолвия… Если до эпизода с почтой «До востребования» улетучилось – как ни бывало – интерес и уважения к этому человеку, то в этот миг – непреодолимая брезгливость – до тошноты! Не враждебность, не ненависть и не желание мести, а именно брезгливость, требовавшая как можно скорее очиститься от этой грязи.
И я до ужаса испугалась, что это письмо может постигнуть участь конверта. В страхе решила, что письмо нужно спрятать вне квартиры. С письмом под свитером, как воришка, как можно спокойнее прошла через комнату, где у телевизора сидел муж. В прихожей, стараясь не торопиться, оделась – время зимнее – и вышла из дому, ещё не зная и кому дать на хранение это письмо. Я ведь не могу начать решающий разговор прежде, чем Юра сдаст последний экзамен – глазные. Нужно пережить эти три дня ожидания безмолвно! И сохранить письмо. Прежде чем поговорить с мужем, я поговорю с Юрой. Тема скверная, но он уже взрослый человек… И маму мою волновать прежде времени и без подготовки не хочу – она к этому спокойно не отнесётся.
Свободное копирование
