Это было летом, в предвечернее время, во дворе, возле развешанного для просушки стиранного белья бегали, догоняя друг друга, разыгравшиеся мальчишки Юриного возраста, и Юра с ними.
Хозяйка белья, увидев это, не просто прогнала их, а хорошенько отхлестала мокрым полотенцем, громким голосом обматерила, на кого-то даже плюнула.
Детвора, похоже, такую кару сочли обидной и беспомощно стали придумывать ответное наказание. А наутро на дверях всех трёх подъездов нашего дома и на двери дровяного сарая, возле которого обычно развешивали стиранное бельё, были приклеены тетрадные листочки с – я бы сказала – впечатляющим текстом (часть событий я узнала от самого жалобщика, а часть уже позже – от Юры):
«В нашем доме в первом подъезде в квартире номер один живёт тётя Шамко. Она ругается, плюётся и возможно кусается. Люди, будьте бдительны!»
Как только по дороге на службу прочёл этот текст дядя Шамко – супруг тёти Шамко, офицер, то, сразу же выяснив у жены обстоятельства дела и имена мальчишек (соседские мальчишки), выведал у них автора текста и (не знаю, жаловался ли расстроенный человек другим родителям) пришёл ко мне с настоятельной просьбой все эти листы снял. Призванный мной к ответу Юра рассказал, как было (что и бельё не пострадало!), и срывать листы категорически не соглашался. «Я написал правду» - упрямо ( а я сказала бы - резонно) возражал он. «Поймите! Ведь Шамко – это же и моя фамилия! Не мне же, в погонах, искать, где и сколько листов наклеено?!» - «Ну и как Вы думаете – кто больше виноват – Юра или Ваша жена?» - спрашиваю я. «Думай-не думай! Что-то делать надо. Говорил я с ней – вон дома, в истерике...»
...Я пообещала, что листы будут сняты – не снимет Юра - сниму я. Не доводить же дело до глобального конфликта. «Только боюсь, что многие уже прочли...».
А Юра корил меня потом, что я, согласившись снять листы, чуть не предала его.