Месяца два мы прожили в этой квартире, пока не освободились две комнаты в соседней трёхкомнатной квартире. И только к середине года – третье переселение – мы получили отдельную трехкомнатную квартиру. Сколько раз мы вспоминали ту проигнорированную примету! Верь – не верь, а уж так совпало...
В этот 1953 год я не работала. Болели дети, бытовые трудности. К тому же это было время особенной вспышки антисемитизма, кульминация безумной борьбы с космополитизмом – дело врачей! Как приступать к работе на новом месте, если о тебе, кроме национальной принадлежности, и знать ничего не нужно, а пациенты, заранее настроены на недоверие, а то и на опасение: врачи-то - отравители! Наверное, только прочувствовавшие это на себе могут понять ту чудовищную смесь безысходности и беспомощности, обусловленную злобной и властвующей несправедливостью.
И, между прочим, именно в это время мы неожиданно получили письмо поддержки, понимания и ободрения от фронтового командира Семёна – фронтового «Бати», генерала танковых войск Константина Николаевича Банникова. Он высказывал своё категорическое неприятие этой несправедливости, утверждая, что он далеко не одинок в таком мнении, и что правда восторжествует – а значит и духом падать не нужно. А ведь до этого никакой регулярной и нерегулярной переписки у Семёна с генералом Банниковым не было. После войны, проживая еще в Монголии, а потом в Сретенске, изредка проезжая Москву, Семён, а то и я с ним, навещали Банниковых – они тогда жили на Хорошевском шоссе. Это уже в последующем, живя не так далеко от Москвы (Белоруссия, Ставрополь) мы с Банниковыми виделись чаще. Я не раз останавливалась у них – очень хороших людей. И Саша – уже в студенческие годы – был знаком и «вхож в дом», как говорится.
А тогда – просто честный в своих взглядах человек счёл важным поддержать своего сослуживца по фронту. И, нужно сказать, это письмо было тогда нам очень кстати.
В Станьково мы пережили и крах этой разнузданной антисемитской кампании, и смерть Сталина, и разную реакцию на эту смерть – её тоже нельзя было не заметить. Были такие, что плача вопрошали – «Что теперь будет?! Осиротела страна! Кто сможет заменить такого отца родного?» А были и такие как, например, одна из соседок моих – Полина Ивановна – которая совершенно равнодушно сказала: « А мне – всё равно – что ни поп, тот и батька». Были и такие, что легко вздохнули. Всякие были...
Но по поводу «Мне всё равно: что ни поп...» кто-то, видимо, донес в Особый отдел, так что на следующий же день представитель этого отдела опрашивал всех (в том числе и меня), кто мог слышать и подтвердить факт такого высказывания. Наверное, подтвердивших (слышавших), кроме доносчика, не нашлось, так как Полина Ивановна продолжала спокойно существовать. Завистников у неё было много – муж её служил в Австрии и обеспечивал семье безбедное существование, а не всех это восхищает.
Свободное копирование
