Врачебный коллектив больницы (два хирурга, два терапевта, один гинеколог, один педиатр и я), кроме главврача-хирурга Колесникова – составляли женщины – все из СССР. Каждый начинал работу с переводчиком, но со временем - кто лучше, кто хуже – в пределах своей профессии понемногу приобщался к самостоятельности, призывая переводчика только существенных неясностях. В амбулатории переводчиком была Катя. В стационаре тоже находился кто-то знающий и русский и монгольский язык.
Со мной первые месяцы переводчицей работала бурятка Дылгыр. Она почему-то любила. Чтобы её называли русским именем Маруся – и я ей в этом удовольствии не отказывала. Учила она меня обстоятельно и терпеливо. И я, нужно сказать, оказалась неплохой ученицей – легко усваивала её уроки, не без интереса заглядывая часто в приобретённые русско-монгольский и монголо-русский (русским шрифтом напечатанные) словари.
Вскоре я уже многое могла понять и спросить сама. Но всё же некоторые вопросы своим пациентам задавать стеснялась и всячески избегала – уста произносить отказывались – предлагая произнести их самой Дылгыр (Марусе), либо работающей со мной медсестре Сурунджаб. Дело в том, что в монгольской речи некоторые слова – совершенно невинные – звучат, как отборные русские ругательства. И такой, например простой вопрос «мальчик или девочка?» звучал на русское ухо абсолютно неудобосказуемо. Желая обойти критическую ситуацию, я попробовала поначалу попросить Дылгыр построить вопрос по-другому: не «мальчик или девочка?» , а «девочка или мальчик?», в надежде , что вся беда в очередности слов. Но, к сожалению, выходило ничуть не лучше.
Очень часто такие слова составляют и мужское имя. И когда мне самой нужно было вызвать из такого больного (а в приёмной могут быть и наши советские люди), увидев «неблагозвучное» для меня имя, я обращалась к Кате: «Катюша, вызови, пожалуйста – здесь непонятно написано». Катюша охотно соглашалась, выходила из-за своей регистрационной загородки, удобно устраивалась, прислонившись спиной к притолоке открытой двери кабинета, раскрывала историю болезни – и тут же, со своей белозубой улыбкой, повернувшись ко мне, говорила; «Э-э-э, Мария Борисовна, Вы поняли, что здесь написано» и, конечно, вызывала... А слово-то это – кратчайшее из русских непристойностей – в переводе только и означало, что «мужчина». И если, скажем, на территории больницы или на улице надо было вернуть преждевременно уехавшего всадника или пешего человека, его без тени смущения, призывно взмахивая рукой, окликали именно таким словом .
Однажды, когда во время моего дежурства понадобилось пригласить рентгенолога из советского госпиталя (аппаратура у нас была, а специалиста не было) – он иногда оказывал такие услуги больнице – мне нужно было в его присутствии вызвать больного. Я увидела имя и попросила Арона Львовича Литинского самому вызвать больного. Он посмотрел имя и смущенно сказал: «Вы, пожалуйста, уйдите, а я уж вызову». Тогда ещё приличные мужчины неприличных слов при женщинах не говорили...
Однако, как бы там ни было, с помощью Дылгыр и словарей я освоила язык настолько, что и вне больницы могла помочь соотечественнику в переводе. Со временем, конечно.
Свободное копирование
