Широкое окно моей палаты выходило на узкий участочек больничной территории, за которой – после небольшой рощицы уже покрытых осенней желтизной старых деревьев – расположен детский сад моих малышей. И однажды с этой самой стороны – почудилось мне или так и было – я услышала, как кто-то громко позвал: «Саша Галембо!» и ещё раз: : «Саша Галембо!». И вдруг до меня дошло: это ведь моего сыночка уже по фамилии называют (именно так – уже). И так это меня взволновало и так не терпелось мне дождаться маму (а она, прежде чем забрать детей из сада, всегда заходила ко мне), чтобы с её помощью увидеть детей. Как будто в голове посветлело – не знаю, как описать это.
И когда мама пришла и услышала мою просьбу – впервые за истекший почти месяц моего пребывания в больнице, мама только вскрикнула «Слава Богу!» и моментально побежала за детьми. А я в этот день тоже впервые за это время и видела, и трогала и слушала их. Уже все сотрудники больницы узнали, что я позвала детей. И именно с этих пор – я это хорошо помню – началось моё, потихоньку, выздоровление. Понемногу стала есть, со временем – выходить во дворик больницы. И однажды – я как раз была на прогулке – меня, уже выздоравливающую, навестили Фаня и Мина, и даже варенье малиновое принесли. Мы немного поговорили у больничной ограды.
Когда я стала выздоравливать, мне понемногу – то мама, то кто-нибудь из персонала из навещавших меня знакомых – стали рассказывать обо всём, что им казалось важным, случившемся за время моего безучастного существования. Теперь уже я узнала о том, что Анна Ивановна Игошева сшила для меня и принесла в больницу халатик, украсив его связанными ею же кружевами (ворот и манжеты) – у меня до сих пор сохранилась сделанная перед моей выпиской из больницы фотография, где я в этом халатике, а зав. отделением и старшая медсестра – в белых халатах, рядом ещё стоит чей-то из них мальчик.
Перед самой выпиской рассказали мне также, что, когда я уже долго и без намека на улучшение пребывала в больнице, сотрудники во главе с зав. отделением решили сообщить о моем состоянии мужу, взяв его адрес у мамы с её, разумеется, согласия на эту акцию. До выписки я этого не знала.
По выписке из больницы события развивались в таком темпе, что я многого, наверное, узнать не успела.
При выписке мне дали справку о пребывании в стационаре по поводу «нейрогенной алиментарной дистрофии». А была это, как я теперь понимаю, самая настоящая глубокая депрессия из-за всего непосильного для меня, что пришлось пережить и перетерпеть. Терпенья хватило, однако, только до Победы. А потом – как «под коленки ударило». И слава Богу, нашлись люди, терпеливо выходившие меня, помогавшие мне и соей семье. И спасибо (спаси их, Бог!) тем добрым людям.
Свободное копирование
