Мне приходилось нередко «воевать» с начальством разного ранга – начальники смен, и начальники цехов, и в отделе снабжения, и с комендантами общежитий. И профком, и партком подключали, если надо…
Большинство из начальства интересовало только выполнение плана, а что оно требовало здоровых или хотя бы более или менее здоровых исполнителей – доходило плохо. А от нашей медицинской службы требовалось конкретное снижение заболеваемости и достаточность мер, принятых для этого. Результаты ежегодно излагались в «Анализе заболеваемости», обсуждались, сопоставлялись.
В заводоуправленческой стенной газете я дважды фигурировала в разделе «Дружеский шарж». В первом случае – я в белом халате и с паром, идущим с макушки, стою в цехе возле питьевого бачка, и подпись гласит: «Мария Борисовна кипятится, а вода не кипятится».
А чуть погодя, когда я, отстаивая максимальную обеспеченность молоком и диетпитанием рабочих травильного цеха (там почти все становились язвенниками, и очень часты были прободные язвы), то меня в таком же дружеском шарже изобразили стоящей на пьедестале в белом халате, с нимбом на голове, с длинными, загнутыми кверху ресницами, вытянутыми вперед руками, изображенными в виде крыльев, и призывающей: «ПриИдите ко мне, все страждущие и болящие, и аз упокою вы!» А на боковой стенке пьедестала: «Всем страждущим – диетпитание!»
А я действительно выдавала справки на диетпитание столько, сколько было в самом деле необходимо. Снабженческое начальство эго, конечно, напрягало, но в цехах работали в ужасных условиях, и не видеть этого было невозможно.
Заводской здравпункт располагался в центре обширной территории завода – закрытой, с вооруженной охраной – вход только по пропускам с фотографией. Самым приятным из воспоминаний о здравпункте осталась дружная, слаженная работа персонала и добрые взаимоотношения. Ни одного конфликта за все годы. Работали, помогая друг другу, а не споря о том, кому больше дел достаётся. Нечастые свободные минуты, когда можно было пообщаться, порассуждать «о жизни», позволяли лучше познать друг друга. Проникаясь и сочувствием, и доброжелательностью. Почти у всех жизнь была далеко не лёгкой. Правда, переживал житейские невзгоды, реагировал на них каждый по-своему.
Ко мне относились очень хорошо – уважительно и доверительно. И я знала многие подробности их, в большинстве своём не очень-то устроенной жизни. Правда, в отличие от меня, им приходилось заботиться только о себе. Но в условиях того времени это всё равно бывало подчас драматично.
И моя жизнь была у них на виду - они знали о моих малышах, сочувствовали, когда те болели – а это бывало, к сожалению, нередко, любили, когда я рассказывала об их по-детски забавных поступках и высказываниях. И в некоторых других отделах заводоуправления, где я нередко бывала по делам (и где работали, в основном, женщины) нередко просили: «Мария Борисовна, расскажите ещё о своих рыбоньках» (так я их называла). И я рассказывала охотно и с удовольствием. Будучи погодками, дети так умиляли меня своими высказываниями, общением друг с другом, забавным поведением, сияющей радостью, с которой они меня встречали, нашим взаимопритяжением, что я испытывала счастье, даже просто рассказывая об этом.
Свободное копирование
