Повседневные заботы
Время шло. Подрастали мои малыши. И, помимо нашего с мамой внимания, их нужно было – соответственно возрасту – не только кормить, но и приодеть. А это требовало денег, которых при самом простейшем сопоставлении моих зарплат с астрономическими ценами на вещи или продукты явно-преявно не хватало.
Я не видела покупающих килограммами. Не припомню и весов на рынке. Всё сыпучее и льющееся – сахар, крупы, мука, растительное масло – продавали малыми объемными мерками – крышка от полулитрового термоса, маленький стаканчик.
Привезённые мною из Пышмы какие-то продукты за первые месяцы, при всей экономности расходования – иссякли. Продуктовые карточки, где есть талончики на масло и на крупу, сахар либо отовариваются не каждый месяц (из-за отсутствия продуктов), либо отовариваются какими-то эквивалентными (наверное, по калорийности), но совсем другими продуктами (например, горох вместо масла, сахара и пр.) Да и карточки детские, как хлебные, так и продуктовые, ясли и садик забирали себе сразу, как только ребенок поступал к ним. А на оставшиеся нам с мамой хлебные карточки нужно было экономить, накопить хлеб для обмена на молоко детям, картошку, овощи, что приносили (только на обмен) из соседних сёл. Мамина «иждивенческая» карточка (200 граммов в день), моя – «служебная» - 400 (или, может быть, 300 –уже не помню) граммов на день. Сливочное масло, как и сахар (и, конечно, только для малышей) покупали очень редко. Да и манную крупу – только на рынке. В какой-то степени выручал купленный в аптеке рыбий жир, который подмешивали в кашу.
Что касается одежды – тоже огромная проблема. Проблемой было - найти. Проблемой было – купить. В магазинах ничегошеньки не купишь. Если что и появится, то только по талонам, бог весть по какому принципу распределяемым.
А Сашеньке уже нужно было самому, собственными ножками выходить на заснеженную землю. И первой настоящей обувью были маленькие очень хорошо скатанные пимы. «Пимочки», как ласкательно называли их мы с мамой. «Пимаци», как выговаривал Сашенька. Своё имя, вместо «Сашенька», он произносил «Сясита». Ритмично притопывая ножкой в обновке, он начал приговаривать: « «Пимаци – Сясита, Сясита – папасита.» И, так смешно притопывая, менял порядок слов, что у него получилась почти песенка, которая ему и самому нравилась: Пимаци-пимаци, Сясита-папасита; Пимаци-Сясита, Пимаци-папасита – и так до бесконечности, Смешно и забавно.
Первое пальтишко малышу никак было не купить. И всё же оно появилось, обзаведясь очень доброй историей.
Каким-то образом о моём нахождении в Соцгороде узнала моя сокурсница Ида Соркина, работавшая в ту пору в системе Каменск-Уральского горздравотдела. Мы с ней были достаточно хорошо знакомы по институту, но вне его потом не встречались. Вероятно, вдали от родных мест притяжение к землякам, а в нашем случае еще и сокурсникам заметно увеличивается. Ида разыскала меня – я тогда уже получила комнату в Соцгороде. Мы с удовольствием встречались с ней при всякой возможности. Она была без семьи и старалась, как только могла, помогать мне. Она – именно она – принесла большой кусок вельвета (цвет – тёмный «хаки») и предложила, добыв где-нибудь выкройку, самим сшить пальтишко. Мы уже пребывали в невероятных муках творчества (хорошо, что ещё не раскроили ткань!), когда о наших малоперспективных усилиях узнал моя соседка по подъезду со второго этажа Мария Ивановна Смола. Она почему-то прониклась симпатией к нашей семье, ко мне в частности, и от всей души предложила свои услуги – сшить пальто. И сделала это вполне добротно и, можно сказать, профессионально. Вот такая была добрая история этого пальто.
Когда стал подрастать Володя, мы и его утепляли этим пальто, по очереди выводя то Сашу, то Володю.
Забегая вперёд, поведаю, что со временем, узнав о такой вынужденной очерёдности (это уже ближе к концу 1942 года), великолепную шубку для старшенького подарила мне Елена Александровна Ямпольская – жена директора завода и в ту пору главный врач нашей медсанчасти (Соня к этому времени уже заведовала новой больницей).
Свободное копирование
