Года два спустя, проезжая Киев по пути в Карловы Вары, я позвонила Саше из аэропорта. Никто не отвечал. Предстоящий таможенный досмотр не позволял отвлекаться, и я, предположив простую неудачу, спокойно улетела. На обратном пути позвонила опять – и опять никто не отвечал. На этот раз время позволяло, и я, уже встревоженная, поехала на такси по адресу. Тревога была не напрасной – Саши уже не было в живых, он умер от инфаркта.
С Сашиной сестрой Розой я встречалась еще раз – в Реутово. И это было уже на похоронах Миши Левит, последнего и самого младшего из детей Сони Шапиро (Левит).
Еще немного о семье Левитов. О моём первом знакомстве с тётей Соней, дядей Левитом и их, тогда не в полном сборе, семьей я уже писала. В свой второй приезд (1938 или 1939 год) я познакомилась с их дочерью Полиной и её украинцем-мужем Петром, а также их старшим из сыновей – Моисеем и его семьёй, и с самым младшим из детей Михаилом, гостившими тогда у родителей. Он жил в ту пору на Дальнем Востоке и приехал с женой Верой (волжанкой, забавно окающей) в отпуск. Катю я знала еще по первому посещению. А с дочерью Левитов Верой я так и не виделась, к сожалению. Тёти Сони, так понравившейся мне в первый мой приезд, на этот раз я в живых уже не застала.
Все пятеро детей тёти Сони и дяди Левита (так я называла Матвея Моисеевича Левита, мужа тёти Сони) к этому времени были уже людьми солидными, семейными, но, за исключением самого старшего из них – Моисея – бездетными. Единственный сын, единственный внук, единственный племянник, свет очей у всей бездетной родни, а в последствии единственный наследник, он был избалован, захвален и залюблен, невероятно капризен и своенравен. Было ему тогда лет 7-8. И хотя и был он назван именем моего покойного папы – Давид, на меня он не произвел приятного впечатления, и в последующую встречу (лет через 40) мое первое впечатление не только сохранилось, но и укрепилось.
Почтительное уважение и большую симпатию вызывал глава семьи – дядя Левит. Сильно постаревший со времени нашего первого знакомства, худой, высокий, немногословный, степенный, суровый с виду, он был добрым по натуре. Начитанный. Справедливый. В нём чувствовался ясный, глубокий ум, наблюдательность и какая-то тихая житейская мудрость. Уже взрослые и самостоятельные дети его заметно считались с его редкими и тихими замечаниями. Очень чувствовался его авторитет в семье – нерезкий, без окриков, но внушительный.
Интересная подробность. В прошлом дядя Левит был владельцем небольшого кирпичного завода, расположенного где-то на окраине Кременчуга. А в мой первый приезд (в конце 20-х годов) работал истопником на этом же (наверное, конфискованном) заводе. Вот такой был, похоже не единственный в те годы социальный кульбит. Умер дядя Левит в эвакуации.
В плане национального состава: дочь Полина была замужем за украинцем (Петр), и это было счастливое замужество. Трудолюбивые, душевные и спокойные, они очень трогательно опекали уже овдовевшего дядю Левита. И он о них отзывался с явной симпатией. Миша, самый младший в семье, был женат на русской. Так что интернационализм в семье не порицался.
Со временем, уже после моей встречи в поезде Ленинград-Москва, описанной выше, каждый раз, когда мне приходилось бывать в Москве, я навещала моих подмосковных родственников, чаще бывая в Реутове, реже в Воскресенске – т. к. Реутов ближе. В конце 70-х годов Миша овдовел. Теперь и Миши уже давно нет в живых, так же как и остальных детей семейства Левитов.
Сообщение о том, что Миша тяжело заболел и беспомощен (сообщила его соседка) застало меня в Питере, где я была на факультете усовершенствования врачей кардиологов. Адрес нашего Саши был у Михаила. Получив такое сообщение. я в ту же ночь выехала в Реутово, где застала Мишу буквально умирающим. Я вызвала Мишиного племянника Додика (Левит). Он приехал с Розой Блувштейн, дочерью тёти Кати. Миша умер, не приходя в сознание. А нам, всем иногородним, пришлось участвовать в довольно сложной организации похорон. Мишу кремировали. Кошмарные дни – вспоминать тяжко.
