На следующее утро я с мамой пошли на базар. Все знакомые, встречавшиеся нам, увидав и узнав маму, удивленно спрашивали:
- Ци ты жива?
И хотя фронт находился в пятидесяти километрах от города, на реке Проня, постоянно была слышна артиллерийская канонада. В городе уже жили некоторые еврейские семьи, которые вернулись из эвакуации, в основном, это были те, у кого сохранились и остались целыми дома.
Вдруг на базаре кто-то громко закричал:
- Блюма, ци ета ты?! Ци ты жива?! (белорусский)
Это был Петр Подогайский, он схватил маму, стал тискать и целовать её так, что она никак не могла его оттолкнуть. Когда мы жили в старом доме, Петр Подогайский жил за нашим огородом на соседней улице, и между нашими огородами была общая межа. Петр был постоянным клиентом у отца, приходил вечером огородами он требовал, чтобы отец тут же при нём заготовил пару сапог, другие сапожники оставляли заказ и уходили, а Петру всегда было некогда. В то время, пока отец заготавливал ему пару, он садился около мамы и беседовал с ней на идиш.
Петр вырос среди евреев и разговаривал на идиш лучше любого еврея. Он работал на разных работах: плотником, столяром, сторожем и тайком сапожничал. Любитель выпить, всегда с улыбкой и подковыркой он относился к маме с уважением, он был искренне рад, что встретил нас, и что мы остались живы.
- Где Исроел? - спросил он.
Мама ответила, что отец на фронте.
- А туть гаворять, што яго расстреляли як шпиёна, и чаго люди только ни придумаюць. (белорусский)
Он уговорил нас, чтобы мы пошли к нему:
- Надька будить рада. Дом мой сгореу, я сейчас живу в яврейском доме рядом с базаром. Их усю семью расстреляли немцы. (белорусский)
По дороге Петр стал грустным и сказал:
- Блюма, у мяне бальшое несщастье, три месяца, як я пахараниу младшаго сына Лёньку.
Он рассказал, что его младший сын Лёня, четырнадцати лет, нашел снаряд, стал его разряжать, и он детонировал. Жена его сходит с ума, и каждый день бегает на кладбище. Старший сын Коля на фронте.
- Яго забрали, красные, як освободили нас от немцев. Слава Богу, пишет письма.
Он просил маму, чтобы мы пожили у него, а то они после похорон Лёньки одни в доме, и не могут найти себе места.
Мы подошли к добротным воротам большого дома. (Потом в этом доме жил мой товарищ и одноклассник - сын председателя райисполкома). Петр открыл калитку, мы вошли во двор. Надька развешивала бельё. Она долго смотрела на нас и потом воскликнула:
- Ой, ой дык ета ж Блюма! Ци ты жива? (белорусский)
Мама с Надькой расцеловались, и Надька стала плакать и причитать:
- Ой, Блюма, якое ж у мяне горе. (белорусский)
Начались разговоры и расспросы. Надька рассказывала, как они переживали тот день, когда расстреливали евреев, как они жили тут при немцах. Я сидел и думал, что чувствовали бабушка, тётя Сорка, Циля и Изик и все мои Мстиславские земляки, когда их расстреливали. Подогайские, приняли нас, как самых дорогих гостей. Мы прожили у них несколько дней.
Мы ходили в ров, к подножью Троицкой горы, к братской могиле, где расстреляли за один день 1300 человек евреев города. Могила была засыпана и сровнена с землёй, на её месте выросла трава, как будто ничего здесь и не было. Кто-то, наверное, из вернувшихся евреев воткнул палку с прибитой фанеркой, на которой было написано химическим карандашом, что это - братская могила Мстиславских евреев.
Встреченные мною знакомые ребята рассказали мне, что милиция отбирает у них оружие: винтовки и автоматы, но они знают, где можно всё это найти, Что многие пацаны стали калеками или погибли, разряжая мины и снаряды. Я ходил по родному городу, и мне было всё таким родным и знакомым, даже воздух здесь был особенным. Немцы сожгли нашу улицу и всю северо-западную часть города "ферштат", и почти все кирпичные дома в центре.
Сожгли мою деревянную двухэтажную школу, но бульвар, кинотеатр и педагогический техникум сохранились. Я ощущал, как близок, дорог мне мой родной город. В Мстиславле мы пробыли несколько дней, встречались с еврейскими семьями, вернувшиеся из эвакуации. На обратном пути нам повезло - попалась попутная машина, на которой мы вернулись в Монастырщину.
Свободное копирование
