Соня наняла мужика, у которого была лошадь, он вспахал огород. Мы сажали картошку. Вчетвером с ведрами резаной картошки бегали мы за плугом, бросали кортошку в борозду. Анечка работала вместе с нами, хотя ей говорили, что она здесь не нужна, лучше бы шла и сидела бы около Бори.
Маня поправлялась. Нас начали впускать к ней в палату, но пока не выписывали. В Починке мы прожили целый месяц. За это время ночью были еще две воздушные тревоги. Когда начинала выть серена, мы бежали в конец огорода, где была вырыта траншея. Оттуда нам было видно, как по небу скользят прожектора, как летят трассирующие пули и хлопают разрывы зенитных снарядов. Где-то над нами слышен был гул пролетающих самолётов; но бомбежек больше не было. После отбоя мы возвращались в дом и ложились продолжать спать.
Маню выписали в конце мая. Кругом стало все зеленым. Мы готовились уезжать. За три недели, что мы жили у Сони, мы так сдружились, что Соня не хотела нас отпускать. У меня было двоякое желание - с одной стороны мне хотелось уехать, так как вот уже около трех месяцев мы были в дороге, и хотелось, наконец, добраться до Монастырщины, до тети Сорки, с другой стороны мне не хотелось расставаться с Анечкой. За это время я так к ней привык, что когда ее не было рядом, я скучал. Анечка последние дни ходила грустная, и хотя она мне ничего не говорила, я чувствовал, что она тоже переживает.
Свободное копирование
