Только, через несколько дней нам показали Маню. Сначала мы ее не узнали. Она была похудевшей, наголо постриженной, мы подумали, что это стоит какой-то мальчик, и узнали её только тогда, когда она руками начала подавать нам знаки. Я кричал ей, что есть мочи; но она меня не слышала, а мы не слышали, что она говорит. И всё равно мы радовались, поняв, что Маня начала поправляться.
Однажды ночью, мама разбудила меня. Выла, серена. Мы побежали в бомбоубежище. По небу ползали лучи прожекторов. Бомбоубежище было не далеко и представляло собой яму метров около трех глубиной. В ней был бревенчатый сруб, сверху несколько накатов бревен, а поверх бревен земляная насыпь. Наверху раздались мощные взрывы, бомбоубежище затряслось, с потолка со щелей между бревен посыпалась земля. Я сидел, прижавшись к маме, и дрожал, у меня стучали зубы, я не мог произнести ни одного слова. При каждом следующем взрыве, бомбоубежище продолжало колыхаться, и сыпалась земля. Я сидел и про себя говорил:
- Чтоб бомба не попала в нас, чтоб бомба……..
Мама прижимала меня к себе и успокаивала, а сама молила Бога, чтобы бомба не попала в больницу.
Коптилка, горевшая в нише стены, тускло освещал напряженные, перепуганные лица людей, которые, по-видимому, как и я, молились, чтобы не было прямого попадания. Все понимали, что тогда от бомбоубежища ничего не останется. Бомбежка продолжалась, как мне показалось, очень долго, она, то затихала, то снова рвались бомбы. Когда дали отбой, и мы вылезли, из бомбоубежища, на станции горели составы, в городе видны были пожары, удушливая гарь стелилась по земле. Мы побежали к больнице. Увидав издалека, что здание больницы цело, вернулись в эвакопункт, где в окнах вылетели стекла.
Маня потом рассказывала нам, что она не спала всю ночь, стояла у окна, видела, как бомбили станцию, боялась, что мы попали под бомбы, и успокоилась, только когда на следующий день увидела нас.
После бомбёжки нас переселили в другой эвакопункт, который был устроен так же в еврейском доме, хозяева которого были расстреляны.
При оккупации в этом доме был немецкий госпиталь, весь приусадебный участок и еще несколько сотен метров за огородом было немецким кладбищем. Строго, ровными рядами устроены были аккуратные могилы немецких солдат, на каждой - дощечка с надписью. Постояльцы, рассуждая, говорили, что немцам видно тоже хорошо досталось, если такое огромное количество могил, умерших немцев только после ранения, в каком-то маленьком городишке.