Недоумение вызывала также многочисленность идейных врагов марксизма-ленинизма, точнее, генеральной линии партии, ее ленинского, а позднее сталинского курса. Объясняли это нам и особой требовательностью партии к чистоте учения, и буржуазным происхождением конкретных врагов или, если с происхождением было в порядке, перерождением и частно-собственнической психологией, и "родимыми пятнами" капитализма в сознании, и влиянием капиталистического окружения, и, наконец, прямым подкупом агентами иностранных разведок. И тем не менее, перечень врагов партии казался слишком большим, было непонятно, почему они в конце концов против коммунизма.
Представление о количестве "врагов народа" у меня связывалось просто с числом фамилий (Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Рыков...) мелькавших сначала в газетах и радиопередачах, а потом вошедших в учебники и школьную литературу и ставших врагами-классиками, если можно так сказать. Набор этих классических врагов ("врагов народа") составлял несколько десятков человек. Все они были до своего осуждения видными и теоретиками, и идеологами, и любимцами, и даже вождями (Троцкий!) партии. За каждым из них, как я думал, стоит группировка, может быть даже до сотни человек, пусть ошибающихся, но последователей. Таким образом, идейных врагов оказывалось уже несколько тысяч. Это было необъяснимо много: неужели они настолько все глупы, чтобы не понимать привлекательности, справедливости и доказанной Марксом неизбежности наступления коммунизма?
С другой стороны, поскольку все они были отщепенцами, выродками, уродами, отрыжкой, чудовищами и прочими исключительными явлениями, их, я считал, не должно быть очень много. Никаких сведений о масштабах репрессий, я этому свидетель, не было; государственная тайна и цензура были абсолютными. Во время войны я, конечно, уже знал о лагерях, но они в моем представлении оказались связанными именно с войной, а не с репрессиями против классических довоенных врагов. Слово ГУЛАГ я узнал впервые только прочитав его у Солженицина...