Адъютанты заставили Анну выйти первой, я шла следом. Проходя по вагонам, я увидела Керенского и еще какого-то человека, которые сидели, развалясь, в Императорских креслах! При виде меня Керенский выпрямился и со злобным любопытством окинул меня взглядом с головы до ног. В ответ я посмотрела на него, не скрывая своего презрения... В следующий момент нам приказали подняться в закрытую карету (тоже остаток Царской роскоши) и повезли в обществе адъютантов - совсем мальчиков, - которые с явным интересом разглядывали нас.
При виде революционных перемен, происшедших в Петрограде, я пришла в ужас. Куда подевался его мирный, благовоспитанный облик! Теперь город походил на пьяницу, только что вышедшего из запоя. Повсюду висели красные флаги, возле булочных выстроились длинные очереди раздраженных людей. При виде этого зрелища Анна очнулась, забыв о своем горе, и, совсем по-детски обрадовавшись, заметила:
- Вот видите, Лили. После революции стало ничуть не лучше.
Показав глазами на адъютантов, я пресекла ее дальнейшие критические высказывания и почувствовала глубокое удовлетворение, когда карета застряла сначала в одной, затем в другой куче грязного снега, покрывавшего улицы, которые давно не расчищались дворниками. Ни одного городового- закон и порядок перестали существовать, зато на углах улиц собирались группы странного вида личностей. Эти слонявшиеся без дела люди определенно были евреями... Ничего удивительного в том, что Петроград приобрел местечковый вид.
Перед Дворцом правосудия карета остановилась. Нескончаемыми коридорами нас привели в комнату на четвертом этаже. В комнате не было ничего, кроме двух кресел, небольшого стула и стола, на нем - графин с водой. Адъютанты сообщили, что если нам что-то понадобится, мы сможем сообщить об этом часовым. Прежде чем они ушли, я обратилась к одному из них:
- Вы не смогли бы известить мою прислугу, что я нахожусь здесь?
- Это невозможно, - ответил он. - Зато в тюрьме, куда Вас отвезут потом, Вам разрешат раз в неделю встречаться со своими знакомыми.
Оба молодых человека ушли, Анна тотчас принялась плакать. Я было попыталась утешить ее, но у меня у самой не осталось сил: рядом не было никого из тех, ради кого следовало сохранять мужество!
В помещении было ужасно холодно, мы прижались друг к другу, охваченные невеселыми мыслями. Неожиданно в коридоре раздались выстрелы... Уж не предвестники ли это смерти? Вслед за выстрелами послышался грубый хохот. В комнату вбежал какой-то солдат.
- Ха-ха-ха! Струсили? - насмешливо произнес он. - Подумали, наверное, что вам крышка?"
Оставшись в этом наводящем уныние помещении, я думала о многом. Неожиданно я вспомнила, что у Анны была привычка носить с собой письма и фотографии. Я так и обмерла. Неужели она и сейчас осталась верна себе?
-Анна, - проговорила я, стараясь казаться беспечной. - Какие бумаги вы захватили с собой?
- Ах, множество, Лили, - ответила простушка. - У меня есть при себе несколько писем от Государыни, кое-какие письма от Григория и две его фотографии.
Очевидно, выражение моего лица выдало меня. Анна принялась хныкать:
- Ах, Лили, почему Вы такая мрачная? Неужели они станут с нами плохд обращаться? Что же нам делать?
- Вы должны отдать мне все Ваши бумаги.
- Но почему, Лили? - насупилась Анна.
- Потому, что держать при себе что бы то ни было, имеющее отношение к Ее Величеству и Распутину, опасно. Даже вполне невинные фразы могут быть истолкованы самым превратным образом... Ведь Вы не хотите навредить Ее Величеству?
Анна тотчас же отдала мне все письма, но возникла трудность - как побыстрей уничтожить их. Сжечь их было нельзя: в комнате не было печки. Поэтому я решила разорвать письма на мелкие кусочки и спустить их в уборную, которой нам разрешили пользоваться. Таким образом мне удалось избавиться от бумаг, которые наши тюремщики могли счесть "компрометирующими" документами!
Свободное копирование
