3 марта, когда мы с Великой княжной Марией Николаевной пили кофе с молоком, к нам подсела Ее Величество. День был ужасный. Здоровье Их Высочеств ухудшилось: началось воспаление среднего уха, казалось, Им уже не поправиться. Государыня пыталась заснуть, устроившись на кушетке. Она испытывала мучительную боль в ногах, а состояние Ее сердца подчас вызывало тревогу. Трапезы проходили в полном молчании, мне кусок в горло лез с трудом.
В отчаянии я предложила отправить к Императору аэроплан. Может быть, таким образом удастся установить, где Он и что с Ним? Ее Величество поддержала мое предложение и, вызвав генерала Ресина, попросила его тотчас же выслать на Ставку самолет. Он согласился, но погода была неблагоприятной. Казалось, и природа против нас. Поднялась метель, небо потемнело, из туч валил снег, в печных трубах Дворца завывал ветер.
Около семи вечера во Дворец прибыл Великий князь Павел Александрович. Государыня была занята тем, что писала письма, чтобы передать их через офицеров Государю Императору, но Великого князя приняла не мешкая.
Их беседа состоялась в красной гостиной. Мы с Марией Николаевной находились в соседнем кабинете, и время от времени до нас доносился громкий голос Великого князя и возбужденные ответы Ее Величества. Мария Николаевна начала волноваться.
- Почему он кричит на Мама? - спросила Она. - Может быть, Мне следует выяснить, в чем дело, Лили?
- Нет, нет, - возразила я. - Лучше останемся здесь и будем сидеть тихо.
- Тогда вы оставайтесь, а Я пойду к себе, - ответила Великая княжна. - Не могу слышать, как Мама волнуется.
Едва Мария Николаевна ушла из кабинета, как дверь открылась. Появилась Государыня. Лицо искажено страданием, в глазах слезы. Она не шла, а скорее спотыкалась. Я бросилась к Ней, чтобы поддержать Государыню и проводить к письменному столу, расположенному в простенке между окнами. Она навалилась на стол и, взяв меня за руки, с мукой в голосе сказала:
- Отрекся!
Я не могла поверить своим ушам и стала ждать, что скажет Государыня еще. Она говорила так, что трудно было разобрать Ее слова. Наконец, Она произнесла - и тоже по-французски:
- Бедный... совсем там один... Боже! А сколько Он пережил! И Меня нет рядом, чтобы Его утешить. Боже, как мучительно знать, что Он совсем один!
- Ваше Величество, мужайтесь! Не обращая на меня внимания, Государыня повторяла:
- Боже мой, как это мучительно... Совсем один! Я обняла Ее величество за плечи, и мы стали медленно прохаживаться взад и вперед по длинной комнате. Наконец, опасаясь за рассудок Государыни, я воскликнула:
- Ваше Величество - во имя Господа - но ведь Он жив!
- Да, Лили, - ответила Она, словно окрыленная надеждой. - Да, Государь жив.
- Я умоляю Вас, Ваше Величество, не падайте духом, не сдавайтесь, подумайте о Ваших Детях и о Государе!
Императрица посмотрела на меня с каким-то чуть ли не страдальческим выражением лица:
- Но Вы, Лили, что скажете Вы?
- Ваше Величество, я люблю Вас больше всего на свете.
-Я это знаю, Я вижу, Лили.
- Послушайте меня, Ваше Величество, напишите ему. Представьте себе, как Он обрадуется Вашему письму.
Я подвела Государыню к письменному столу, и Она опустилась в кресло.
- Пишите, дорогая моя, пишите, - твердила я. Кротко, как дитя, Она повиновалась мне, приговаривая при этом:
- Правда, Лили... как он будет рад.
Поняв, что я могу оставить Ее одну на несколько минут, я отправилась на поиски лейб-медика. Доктор Боткин дал мне успокоительного для Государыни. Но Она не пожелала принять лекарство, и лишь после того, как я проговорила: "Ради Него, Ваше Величество!" Государыня выпила микстуру.
Свободное копирование
