Вот и сентябрь! Все на картошку! Много ее здесь, очень много. Посажена квадратно-гнездовым способом; на песчаных участках в сухую погоду убираем вручную, это легко: взял обеими руками куст под корень, вывернул, выдернул, встряхнул - и посыпались клубни лорха, поцапаешь ямку инструментом, похожим на птичью лапку: не осталось ли чего в земле? В каждом гнезде бывает от 12 до 36 клубней. Норма - три стометровых ряда, ее нетрудно и перевыполнить; зато на подзоле и глине без лопаты не обойдешься, особенно после дождя.
Нам разрешают съесть в поле сколько угодно картошки. Набрав ведра три, варим в котле или печем на костре; сев в круг, едим с комбижиром или с маслом и солью. Однако это не мешает нам воровать - суем по три-четыре штуки в напуск блузы и по две-три в каждую штанину летних брюк, плотно засунутых в башмаки. У входа в зону слегка обыскивают, но "не замечают", и мы опять варим ее на уличных печурках, угощаем придурков.
Все это хорошо в теплом сухом сентябре, но в конце бывает очень плохо. Идет мокрый снег. Глина - клей, не отдерешь. Перчатки, рукавицы хоть выжимай, красные руки стынут до онемения, ногам тоже холодно в летней обуви. Слякоть и грязь, моросит дождь, телогрейка промокла насквозь, по спине пробирает дрожь. В такие дни хочется скорее в зону, в тепло, под одеяло. К середине октября вся картошка убрана; я не помню никаких авралов и провалов.
Теплый серенький денек. Пахнет дымом, листьями, грибами. Рубим мелкорост на пригорках у овражка. Сидим у костра. Завязался разговор: кто тяжелее переживает арест и лагерь - старшие или молодежь? Одни гово- рят - старшие, так как больше утрачено привязанностей, привычек и вещей, труднее подчиняться режиму, работать. Им возражает Изольда Гончарова (ей всего девятнадцать лет, поэтесса, умная, утонченная девушка): "У молодых жизнь бывает сломана до того, как сложился и окреп характер, появилось мировоззрение. Вот мы срубили ту елочку, может быть, отрастут ветки, а ствола не будет. Личность оскорблена, юность осквернена. Мне было семнадцать, когда за мной стал ухаживать один военный. Я не знала, что он служит в органах, болтала о свободе слова, ругала идеологическое ярмо, цензуру и тому подобное... Сделал мне предложение - я отказала, он совсем не нравился мне, особенно его наглый взгляд. Тогда он предложил жить с ним "так", и я его прогнала. Потом явился к нам вечером (моих не было дома), попытался взять силой - не вышло. Он грязно выругался и донес, вот и все! Нет, не все: в тюрьме меня избил следователь, наговорил в лицо гадостей. Ну разве могу после этого любить, выйти замуж, писать стихи? Не верю никому, не знаю, что думать о жизни, кем быть... И этот унизительный рабский труд! Хочу в университет, а трачу время здесь даром!"
Мы выслушали ее, и мнения разделились. По-моему, Изольда права - много думавший и переживший взрослый может воспринять арест и лагерь как приключение, приобрести новый опыт. Со мной никто не согласился - вероятно, чересчур субъективно... Молча глядевшие на костер пессимисты Женя, Анна и Эмилия полагают, что в молодости все проходит легче, до свадьбы заживет, много еще впереди, возможно, хорошего. А у нас? Ни кола, ни двора, начинать жизнь с нуля, когда уже под сорок, очень тяжело. Ни площади, ни прописки, ни прав, ни денег, ни работы... ни прежних сил.
Свободное копирование
