Два дня процессия из грубых телег тащилась назад по направлению к родной стране, тряся пассажиров на каменистых дорогах. Их медленный шаг был просто пыткой. Часть времени в бреду, часть в полудреме от слабости — они почти стерлись из памяти, но в остальное время боль была настолько велика, что муж старался никогда об этом не говорить впоследствии. Я узнала об их приключениях от офицера, тоже раненного и ехавшего в другой телеге, позади мужа. Он время от времени подходил, чтобы проверить, как дела у мужа. Давидка, много часов просидевший поддерживая своего хозяина, рассказал, что проезжавший мимо хирург остановил их телегу и, переведя моего мужа в покинутую конюшню неподалеку от дороги, промыл ему рану, сменил повязку и, распаковав небольшой сундучок Михаила, поменял пропитанную кровью одежду.
Наконец они добрались до железной дороги, и наш больной все еще был жив и в сознании, хотя и очень слаб. Здесь поезд формировался из пустых вагонов, которые привозили войска и провиант и возвращались в Петербург за пополнением. Раненых погрузили туда как попало — без еды и без медицинского обслуживания. Верный Давидка положил хозяина на полку, а сам устроился поблизости, и так они ехали более двух дней, Давидка как мог помогал хозяину.
Князь Долгорукий, в течение многих лет бывший товарищем императора, прислал мне телеграмму, муж тоже прислал телеграмму с дороги, так что мы ожидали прибытия печального поезда, и я, взяв с собой нашего мальчика, отправилась встречать Михаила в воскресенье днем, на четвертый день после того, как он был ранен. Поскольку он еще не умер, надежда все еще теплилась. В пути он ничего не ел, только пил спиртные напитки в начале пути и время от времени стакан молока, который давали ему на станциях женщины. Прослышав про раненых и их злосчастное положение, они сыграли роль добрых самаритянок и поделились всем, что имели, — хлебом, фруктами и молоком.
Свободное копирование
