Однажды вечером на нас словно обрушился удар молота. Наступление в Восточной Пруссии продолжалось блестяще, и волнующие новости о ежедневном продвижении вперед наших войск поддерживали нас, женщин, в приподнятом настроении. Но пришел день, когда при взятии Каушена 19 августа Кавалергардский и Конногвардейский полки понесли большие потери, так что сообщение об этом триумфе принесло в столицу одновременно и боль матерям и женам. Так много офицеров и солдат погибло! И список раненых был тоже огромен!
Мой муж возглавил три эскадрона своего полка, которые, спешившись, атаковали вражеское укрепление, в самом начале атаки ему прострелили печень. Он не захотел передавать командование в столь серьезный, критический момент и еще минут двадцать продолжал участвовать в атаке, пока слабость от ужасной потери крови не поборола овладевшее им возбуждение. Затем, поддерживаемый младшим товарищем бароном Пиларом фон Пилхау, он отправился на полковой пункт первой помощи, находившийся сразу же за линией траншей. Врач и его помощник были так загружены работой, что им пришлось привлечь на помощь полкового ветеринара. Именно он с помощью Пилхау перевязал рану Кантакузина. Затем его посадили на лошадь, и он в сопровождении солдата проскакал восемь миль и вернулся в барак, где разместился командир полка. Здесь раненых укладывали в маленьком садике, подстелив для удобства солому.
Весь этот жаркий день они пролежали без еды и ухода до тех пор, пока вечером не закончилась битва, тогда вернулся хирург и его помощники. Затем при участии одного-двоих добровольцев из офицеров врачи обошли толпу страждущих, делая то немногое, что было в их силах при отсутствии необходимых средств, чтобы облегчить страдания раненых. Муж слышал вокруг горестные стоны и обрывки фраз, некоторые голоса он узнавал, но не мог повернуться, чтобы рассмотреть своих соседей. Он понял, что на фронте не организована служба ухода за ранеными и что его считают умирающим. Его рану не перебинтовали, но его самого бережно подняли руки товарищей и перенесли в комнату князя Долгорукого, приказавшего сделать для него постель из свежего сена. Здесь ему дали бренди и ввели морфий. У него остались весьма болезненные воспоминания о той ночи, хотякомандир заботился о нем как только мог. Постоянно заходили люди с рапортами и приказами. Если они узнавали Кантакузина, то подходили к тому углу, где он лежал, чтобы произнести несколько ободряющих слов. Утром в его состоянии наступило небольшое улучшение, и он так захотел уехать домой вместе с остальными ранеными, которых отправляли железной дорогой, что командир и доктор согласились. Дали еще морфия, еще бренди и перенесли в крестьянскую телегу, где уже сидел его денщик и куда были погружены пожитки. Денщик Михаила, Давидка, прислуживавший ему уже много лет и мобилизованный вместе с ним, был из нашего имения, из числа наших крестьян. Его преданность проявилась в полной мере во время этого длительного путешествия, он следовал во всем рекомендациям доктора о том, как ухаживать за хозяином. Этот превосходный уход стал, безусловно, одной из причин, почему мой муж пережил столь мучительное путешествие.
Свободное копирование
