Когда в начале лета мы приехали в Буромку, там все выглядело как обычно. Мы чрезвычайно наслаждались своим пребыванием там. Я услышала от одного из слуг о том, как крестьяне были вовлечены в революционные события: в пропагандистских листовках говорилось, будто его величество схвачен и брошен в тюрьму чиновниками и землевладельцами и призывает крестьян прийти к нему на помощь. Это, похоже, самая красноречивая дань верности простых крестьян своему правителю!
Позже летом я поехала за границу повидать свою тетю. Я радовалась отдыху и переменам, последовавшим после этого полного волнений года. Кантакузин, получив осенний отпуск после маневров, присоединился к нам. Мы путешествовали по Англии, когда ему вручили телеграмму с приказом тотчас же вернуться в свой полк в Санкт-Петербург. Из Оксфорда, где застала нас телеграмма, он уже через час выехал прямым поездом в Дувр, чтобы отправиться оттуда пароходом, а я должна была последовать за ним, как только соберу детей, багаж и закажу билеты на Северный экспресс. Неделю спустя я с двумя детьми и старой няней переехала из Дувра в Остенде. Мы обосновались в своем удобном купе в вагоне люкс, я полагала, что нам нечего опасаться каких-либо беспокойств до пересадки на русской границе, мы распаковали вещи, пообедали и уложили малышей (которым было четыре с половиной и полтора года) на их полки.
Когда мы проехали Льеж и я уже стала раздеваться, по вагону прошел проводник; он остановился перед дверью нашего купе и постучал. Я открыла дверь.
— Вы та самая дама, которая направляется в Петербург, чьи билеты я недавно проверял?
— Да.
— Мы только что получили новости из Льежа: Международная компания не может перевозить пассажиров за российскую границу, так как все поезда останавливаются там из-за забастовки. Пришла телеграмма из Кенигсберга с требованием предупреждать всех пассажиров. Мадам может доехать до Кенигсберга и ждать там или сойти в Берлине. Не сомневаюсь, что, как только станет возможно, движение возобновится.
Подобные перспективы ошеломили меня. Такие новости предвещали опасность в Петербурге и, безусловно, различные лишения; наверное, прекратились поставки свежего молока. Маленький Майк и крохотная Берта слишком малы, чтобы вынести все это. И все же мне хотелось как можно скорее добраться до дома, казалось, что в этом заключалась сейчас моя главная задача. Если я отвезу детей в Берлин или Кенигсберг, то окажусь из-за них привязанной к иностранному городу до тех пор, пока жизнь дома не нормализуется, но мне не хотелось ни задерживаться в Германии, ни оставить их где-то по дороге и продолжить путь одной.
Внезапно меня осенила блестящая идея: мы вернемся в Лондон, я отправлю детей в Америку с моей тетей и тогда, освободившись, вернусь на границу с Россией, а там посмотрю, что можно будет предпринять, чтобы всей семье вернуться в столицу. Я спросила проводника, не смогу ли сойти в Экс-ля-Шапель и получить свой багаж из багажного вагона.
— Мы прибудем туда через полчаса, мадам; но я не знаю... такого никогда не бывало прежде: сойти с Северного экспресса посреди ночи, вознамериться открыть багажный вагон, который запечатан, и забрать багаж, пред назначенный для отправки в Петербург?..
Тогда я спросила, не сможет ли он отправить эти чемоданы по назначению.
— Нет, мадам, но скоро будет Экс.
Я постаралась убедить его, что Экс ничуть не хуже, чем Берлин, для того чтобы забрать свои чемоданы, и поскольку полная остановка поезда на российской границе представляет собой чрезвычайное обстоятельство, еще одно исключение из правила — всего лишь деталь.
Он отправился на поиски начальника поезда, чтобы обсудить с ним мою ситуацию и безрассудные идеи. А я тем временем разбудила няню и усталых детей и снова одела их. Я была убеждена, что правильно поступаю, возвращаясь в Лондон. Начальника поезда или главного кондуктора оказалось нетрудно убедить, и вскоре мы брели темной ночью, покинув теплое, уютное купе и оставив свои чемоданы и сумки, а Северный экспресс скрылся вдали.
Свободное копирование
