Дневник Надсона - 135

11 июня 1880 года

Вчера я сильно погорячился. Такие мучительные минуты нередки в моей жизни, и попадись мне в руки револьвер - я, наверно, не задумался бы кончить с собой, несмотря на неудовлетворенную жажду жизни. Меня останавливает, во-первых, надежда, что все кончится благополучно, потому что за что же в самом деле мне гибнуть - это раз, а второе - мысль, что я чересчур уже мрачно смотрю на жизнь, и что этот взгляд не что иное, как следствие болезни.

Но фактов я не беру назад и не отказываюсь ни от чего, что я высказал. Я прав: холодность ко мне родных погубила меня.

Я ненавижу так называемые военные науки - и должен изучать их. Я понимаю, что, например, Вася Ю. может учиться хорошо: у него есть планы, есть мечты. Он знает, что может принести пользу, - а я должен учиться убивать людей по правилам.

Я нервен, болезнен и раздражителен - и должен бродить по плану с ружьем, выслушивать замечания, высиживать под арестом, не спать ночей за дневальством!

Я не признаю дисциплины, основанной на боязни палки, - и должен подчиниться ей, хотя она противна мне, возмущает меня!

У меня есть способности к музыке - они гибнут даром!

На мои нервы мучительно действует уже не только выстрел, но всякий шум и крик, - а я должен идти в артиллерию!

На все это мне скажут, что я фантазирую, идеальничаю, что для меня много сделано и так, что жизнь мою устроили таким образом, чтобы навсегда обеспечить меня, что большего я не смею и ожидать и должен быть благодарен и за эти милости.

Я и благодарен: благодарю за все! За то, что мне не дали умереть с голоду, за то, что восемь лет кормили меня и доставляли мне не только необходимое, но даже нередко и роскошь: я бывал в театре, я имел возможность читать книги, мне давали деньги на папиросы... Я не шучу: я благодарен, глубоко благодарен и лучше кого-нибудь другого знаю, что это была милость и что делать это были не обязаны. Но легче ли мне от этого? Я не умер с голоду - а чувства, теплого чувства любви и тогда не знал и теперь не знаю. Может быть, я в этом сам виноват: я стыдился выражать свою привязанность. Но меня не переделать! Я и Наташе не говорил и не показывал, как я люблю ее.

Тяжело начинать жить таким образом: я весь изломан! Военная служба противна, офицером хорошим я никогда не буду, моя горячность и неумение себя сдержать приведут меня под суд, заниматься хорошо я тоже не могу: стоит ли тратить время и силы на изучение науки убивать людей! А ведь эти силы и способности могли бы развиться и принести пользу! Бог меня не обидел ни умом, ни желанием добра людям! Грустно, очень грустно становится на душе, когда подумаешь обо всем этом, и немудрено, если я кончу плохо. Небольшой толчок, несправедливость, резкое слово начальства - и я не выдержу...

Страшно!.. За что же, за что? Неужели меня нельзя спасти?

Для тети и дяди - не секрет мое отвращение к приготовленной для меня карьере: но они, как всегда, не поверили, чтобы оно было серьезно. Они рассчитывали, что я помирюсь и свыкнусь с мыслью погубить свои способности за нелюбимым делом. Рассчитывал на это и я, но, как видно, напрасно. Прошел год - и я не знаю, куда мне деваться от тоски. Неужели же и теперь они мне не верят и скажут, что это "комедия" и фантазии!

Подумайте же, ради Бога, к чему мне играть эту комедию? Какая у меня может быть цель? Вспомните всю мою жизнь у вас и скажите мне, когда я лгал вам? За что вы не верите мне? За что вы относитесь ко мне, как к врагу? Справедливо ли мучить меня так?

Общественная жизнь идет вперед! С каждым днем выступают новые труженики мысли и искусства, а я должен тратить время на военные науки, ломать и мучить себя во имя дисциплины и иметь в перспективе положение военного! Что такое в наше время офицер? Как поставлен он в отношении начальства? Поставлен так, что всякий выше его чином, по крайней мере мне так кажется, может оскорблять в нем человеческое достоинство и читать нотации. Офицер - вечный школьник. Кончил он училище - он должен решать задачи, задаваемые полковым командиром, должен слушать разные лекции, исполнять задаваемые съемки и чертить планы к сроку, как мы чертим карты в училище. О свободе, независимости - этом праве всякого мало-мальски развитого человека - он не должен и думать: над ним всегда занесена рука с палкой, и называется эта палка - дисциплиной...

А если еще начальник попадется вроде Е.? Если он свой деспотизм будет ставить выше всего, что тогда делать человеку, мало-мальски самолюбивому и уважающему себя?..

Нравится тебе маршировать весь век и звонить шпорами - что ж, иди в военную службу, мирись со всеми ее неприятностями. И счастлив тот, кто может это сделать! А мне-то из чего себя ломать? Сестре из моего нищенского жалованья я все равно не буду в состоянии помочь, путного ничего сделать тоже не буду в состоянии - о чем же тут думать?

Комедия, да и только!

В памяти моей встает одна сценка. Было это в прошлом году, зимой. У В. была сломана нога, а я просился к Дешевовым. Тетя не пускала. Я, кажется, наговорил резкостей и рассердил тетю. Помню, что мне тогда было необходимо видеть Наташу: в душу нахлынули мучительные вопросы, а Наташа успокаивала меня. От дум у меня голова ломалась на части. Тетя была раздражена, и я ей всего не высказал. Вообще тетя смотрела ошибочно на наши отношения к Д - вовым и думала, что нам дома скучно и что мы ищем там развлечений. Я извинился перед ней и опять повторил свою просьбу, но тетя наотрез отказала.

И вот я проплакал целый вечер. Между тем раздражительность тети прошла. Она, очевидно, раскаивалась, что не поверила мне, и часов в девять вечера хотела было уже меня отпустить, но было слишком поздно, и я сам согласился с этим.

Между прочим, тетя сказала: "Если б я знала, что ты так это примешь, я бы тебя пустила".

Припомнил я эту сцену вот почему: очевидно, тетя не пускала меня оттого, что не верила мне. Она не верила, что мне необходимо видеть Наташу, что в противном случае промучаюсь Бог знает сколько времени. Следовательно, тетя не желала сознательно причинить мне зло и вообще не желает этого, а только почему-то не хочет поверить, что все, что я высказываю, все мои муки и отвращения - не комедия, а вещь очень серьезная при моей болезненной впечатлительности. Когда тетя поверила мне - она пожалела, что так отнеслась ко мне, и раскаялась в том. От раскаяния я и хочу предостеречь тетю. Как там, так и здесь последствия разуверят ее, но там раскаяние касалось пустяков, а здесь - вещи очень серьезной. Подумайте об этом, тетя!..

Я не Гамбетта, который пугал отца тем, что вырвет себе глаз, если его не возьмут из пансиона, - и вырвал. Я пугать не намерен и не собираюсь: я просто дошел до предела, за которым молчание немыслимо, и говорю, потому что вижу тут мою последнюю надежду: обманет она меня - все кончено!

Чего же я, собственно, хочу?

Я не хочу ничего невозможного. Я не хочу ни новых трат, ни новых издержек. Будто без них невозможно устроить мою будущность? Мало ли заведений, где можно учиться на казенный счет, мне все равно - куда-нибудь, но только не в военную службу. Хоть в сапожники!..

Собственно, мечты мои - университет или консерватория. Способностей у меня хватит, в охоте тоже нет недостатка. Но в университет нужно готовиться, а на это опять-таки необходимы деньги, а в консерваторию я могу поступить и так. С удовольствием пошел бы даже на музыкальное отделение театрального училища, тем более, что туда можно попасть на казенный счет. Одним словом, куда угодно - но не в военную службу! Она мне невыносимо противна и идет совершенно в разлад с моим характером и способностями.

Лентяй я порядочный, но лентяй не от природы. В классической гимназии я занимался очень хорошо, а в военной бросил заниматься только в старших классах, и то оттого, что не стоило трудиться из удовольствия быть прапорщиком артиллерии. Дядя сам не раз мне это доказывал. Е.К. положительно предсказал, что меня за неспособность исключат из военной службы, а если и не исключат, так будут смотреть как на никуда негодного офицера. Все мои знакомые офицеры подтверждают, что мне служить в военной службе не стоит, и что успех в ней зависит от таких качеств, которых во мне нет. Что же ждет меня там? Куда я иду? На что убиваю свои силы и способности? Мне ли быть военным?

Если все, что я пишу и что написал, почему-нибудь ошибочно, глупо, невозможно и нечестно - вина не моя. Здоровой жизни и здоровых мыслей для меня нет, пока меня душит моя болезнь, а чтобы она меня оставила, необходим какой-нибудь большой переворот в моей судьбе, необходимо, чтобы мне стоило жить. А жить для военной службы - не стоит.

Ко всему тому, что здесь написано, можно отнестись двояко: или с недоброжелательностью, или позабыв и простив все резкие слова, которые сказала моими устами моя болезнь, с участием.

Я не хотел бы, чтобы слова мои были истолкованы в дурную сторону, чтобы вы видели в них угрозу и упрек.

Упрекнуть, собственно, я могу только в одном - в том, что вы мне никогда и ни в чем не верили. Что же касается до угрозы, то я о ней и не думал. Говоря, что я застрелюсь, я хотел только показать, насколько серьезно мое горе. Виноват ли я, что жизнь для меня становится невыносимой: болезнь и эта проклятая военная служба гнетут и мучают меня! Сил больше нет!..

Я обращаюсь к вам с полным доверием, я открываю перед вами всю душу: не оттолкните же меня и не оскорбляйте опять этим гадким словом "комедия". О, я его хорошо запомнил и никогда не забуду, не по злости, нет, а потому, что в нем причина многих моих мучений и страданий. Если то, о чем я прошу вас - невозможно, откажите мне помягче, без вражды! Пожалейте меня, - ведь вы все-таки ко мне ближе всех на свете. А я постараюсь как-нибудь жить.