Пятница, 4 мая 1878 года
Вчера не успел дописать до конца - надо было заниматься. Теперь спешу пробежать мимо тягостного чувства, возбужденного во мне "вдовушкой", и перейду к описанию лучших впечатлений.
Хлебников прочел баллы, и я узнал, что Миша экзамен выдержал. Я тотчас же посоветовал ему послать домой извещающую об этом записку, которая пародировала известное суворовское донесение: "Слава Богу, слава Вам, Туртукай взят, и я там".
Через несколько времени был принесен ответ. Мне почему-то показалось, что ответ непременно написан Наташей. Миша прочел его и передал мне: красным карандашом, торопливым почерком, на полулисте почтовой бумаги было набросано знакомой мне рукой: "Поздравляю тебя, милый брат, и желаю тебе выдержать все экзамены. Твоя Таля. P.S. Мама сегодня не может приехать".
Вот и все от слова до слова. Кажется, немного, а между тем сколько разных ощущений внезапно заговорило во мне при виде этих строчек. На губах моих независимо от моей воли появилась глупая-преглупая улыбка удовольствия, и я сам сознавал, что она здесь совсем некстати, что даже неловко улыбаться: Миша может подумать, что я смеюсь над Наташей, над ее запиской, а между тем удержаться я не мог и краснел по этой причине все более под удивленным взглядом Миши. Я торопливо распрощался с ним и, едва удерживая беспричинный радостный смех, бегом пустился в возраст, опять за скучные книги, за снотворные чертежи.
Сегодня, может быть, Софья Степановна приедет. Ну, что б ей стоило захватить с собой Наташу! Меня обрадовала бы, по крайней мере!
Урра! "Туртукай взят, и я там": геометрическое черчение одолел и получил два балла против годового. Недурно!
У нас в гимназии, если присмотреться хорошенько, немало симпатичных и занимательных типов. Особенно приятное впечатление произвели на меня три личности, а именно некто Гордеев, заведующий библиотекой, человек из солдат, выбравшийся на довольно почетную должность; он очень начитан и любит пофилософствовать. Я намерен потом с ним познакомиться ближе.
Второй - крайне симпатичная личность - наш фельдшер. Человек крайне знающий, но, к несчастью, не энергичный и придавленный судьбой. Третий, наш хлеборез Пахом, у которого так развита жажда познаний, что он, мало того, что прочел очень многое, выучился сам математике. "Терпенье и труд все перетрут" - славный девиз!
Тоска страшная. Софья Степановна не приехала и, к несчастью, нет возможности увидаться с нею ни в субботу, ни в воскресенье: Катерина Степановна очень больна.
"Твоя Таля" - как это грациозно звучит! Как ласкает слух нежное имя "Таля". Нет, что бы Софья Степановна ни говорила, а я влюблен; как я ни стараюсь уверить себя в противном, я чувствую все фазисы страсти: быстрые переходы от радости к отчаянию, ревность... да, ревность, а не оскорбленное самолюбие. Моего самолюбия перед Наташей не существует, мне становится дорогим все, что хоть сколько-нибудь касается ее, я не могу лечь спать, не помолившись за нее, наконец, всюду и всегда передо мной встает ее образ, и я чувствую себя способным сделать все, чтоб только ей угодить.
А эти ночи, безумные, страстные ночи, когда сон летит далеко от глаз, когда жаркой струей бьет в виски, щеки и глаза горят беспокойным, лихорадочным огнем, и все во мне сливается в одну, наиболее приятную мечту о Наташе (хотел сказать "о Тале", да не смею даже в дневнике)! Разве это не страсть, вечная, глубокая, первая страсть? Пусть Софья Степановна ответит на этот вопрос! Не оттого ли мне так нравится "Обрыв", что я в страданиях Райского читаю свои страданья? Бедный, как он был несчастлив! Должно полагать, не все влюбленные так же глупы, как я: такую чепуху горожу, что совестно становится. Таля, Таля, Таля! - что за дивное имя! - Господи, хоть бы дольше время тянулось до отъезда на Кавказ: все-таки чаще буду ее видеть!
!!Таля!!
"Свет" вышел! Вот то событие первой важности, которого я ждал так долго и с таким нетерпеньем. Я только что об этом узнал, и трудно передать, как я счастлив. Я никогда не забуду той услуги со стороны Софьи Степановны, что она первая оценила мой талант. Я бегал сейчас на квартиру Болосогло (он получает "Свет") и видел свое стихотворение. Вагнер не изменил ни строчки. Урра, тысяча раз урра! Не могу писать, я изнемогаю под наплывом разнообразных ощущений: бегу помолиться. Наташа, я счастлив!
Свободное копирование
