Да, еще перед этим я съездил в Ленинград и забрал свои вещи, которые там оставались, — какие-то тряпочки, какие-то еще книжечки. Кажется, я попал в Русский музей, потому что за предыдущие пять лет не нашел времени посетить его, и зашел еще к Осипову, просто так, навестить его. Он был удивлен, сказал: “Ну, в такую погоду, когда хороший хозяин собаку даже не выгонит!”. Была типичная пасмурная осенняя погода ленинградская. Поговорили о фотографиях, о книгах новых и расстались.
Осипов относился ко мне довольно хорошо, даже как-то выделял меня из всех других, наверное, потому, что я что-то понимал из того, что он говорит, а он очень ценил свою репутацию лектора. Как-то уходя из класса, он повернулся и сказал: “А вы все-таки записывайте, я как-никак профессор”. Я сидел в первом ряду против стола преподавателя. Как-то получилось так, что Осипов, читая, читал как будто бы мне, ему нужны были глаза слушающие. Иногда я его о чем-то спрашивал, иногда с чем-то мало-мальски спорил или сомневался. Это тоже ему, наверное, было полезно, что не просто так сидят, потому что на задних рядах, действительно, кому-то было скучно, кто-то дремал, может быть что-то еще на задних рядах делалось. Он читал Ветхий Завет. И здорово читал, между прочим. Лектор был прекрасный. А после работы над Библией мы еще больше сдружились. И в последний год, когда я уже писал стипендиатскую работу, он просто не заходил на большой перемене в учительскую, а поднимался ко мне, на 4-й этаж. У меня был электрический кофейник, я варил кофе, мы пили по чашечке кофе, говорили о книгах. Он очень любил книги о фотографии, еще о каких-то вещах.
То, что с ним потом случилось, весьма странно. Еще перед тем, как я кончил Академию, он попросил, чтобы я с кем-нибудь помог ему обвенчать сотрудницу жены, но тайно обвенчать. Он договорился в каком-то храме, мы приехали. Вторым шафером был Г. Тимофеев, где-то фотографии даже валяются. Потом еще что-то такое было. Какую-то книгу он просил помочь ему переснять. Не было похоже, что он постепенно потерял интерес к этим вещам, но какой-то остракизм, какое-то холодное отношение в Академии к нему все увеличивалось. Может быть, потому что он перестал служить. Он это объяснял тем, что когда ремонтировали Академию, он где-то оступился и ногу повредил, и ему стоять всю службу тяжело. Хотя причина была другая. Первая жена от него ушла, уехала в Америку куда-то, отреклась от него публично и скандально. А он был женат вторично (кажется, на бывшей соученице по гимназии) и был лишен возможности служить. И чувствовал себя таким отщепенцем. Конечно, ему такая уединенность как-то не к лицу была. Он хотел широкой аудитории, любил немножко покрасоваться. Есть такой тип людей.
Свободное копирование
