Учиться было замечательно. Профессора были хорошие. И была эта прекрасная библиотека, хорошая всегда. И еще интересно, что, кроме того, что свободное время тратил на библиотеки, иногда пропуская и ужин и еще что-то такое, много вдохновения давал храм. Я стоял там на клиросе, внизу, там, где не чтецы и не певцы, не служащие стояли, а такие отбросы общества, не глаголющие, не поющие. Но там было тихо, никто не толпился, кроме больших праздников, и можно было предаваться молитве и размышлениям. Интересно, что, кроме молитвы, такой хорошей, хорошей службы, которая всегда там была энергичной, иногда посещали голову мою какие-то планы, какие-то сопоставления, какие-то проекты, и сила и желание еще и еще больше работать. Какая-то энергия вливалась, и это было удивительно. Прямо совсем воодушевленный иногда уходил с богослужения. Хотя немножко думал, что, может, это и плохо, что надо, может, и все время молитве посвятить, но это приходило само собой, так завлекало, что я и сам удивлялся, откуда, что, чего.
Занятия шли хорошо. Там Добрынин был мой сосед. Он из Эрмитажа перешел, церковный человек, постарше меня. Он был первым, и я ему добровольно уступал первое место. И все шло хорошо, никто меня не трогал.
Но еще на первом курсе отец Петр (значит, был примерно декабрь 1954 года) меня и Павла Уржумцева, который был уже на втором курсе, пригласил к себе или где-то поймал в вестибюле и сказал: «Знаете что, мальчики, не хотите ли встретиться с Ведерниковым? Это ответственный секретарь “Журнала Московской Патриархии”, он приедет сюда на несколько дней». Мы сказали — хорошо, и пошли к нему в гостиницу в какой-то день. Разговор был довольно-таки короткий, чуть-чуть о том, о другом, видимо, отец Петр уже сказал о Павле Уржумцеве и обо мне. И был задан конкретный вопрос: “Мальчики, хотите работать в редакции?”. Мы сказали, что хотим. — “Ну все, вы будете стажерами. Приезжайте на каникулы, вам будет работа обеспечена, квартира и все прочее”. Работать действительно хотелось. Это было интересно.
Павел Саратовскую семинарию кончал. Студенты были из разных семинарий, из Одесской семинарии был Новосад; он и до сих пор считается хорошим ученым. Он какое-то время после Академии преподавал там, потом почему-то уехал, сейчас настоятельствует где-то на Западной Украине. Его опять недавно вспоминали, приглашали на какую-то конференцию. Из Московской академии были двое (в скобках: выгнанных оттуда — Котляров и Кутепов, старые друзья); их отчислили из семинарии, поэтому они в Ленинград приехали учиться. Интересные были ребята. Из Киевской семинарии были, и, конечно, ленинградские, кончавшие там семинарию. Постепенно как-то сообразовался курс этот, человек 14–15 было, нормальной величины. Сначала кто-то поднял меня на смех, когда увидел, что я в книжные магазины хожу, покупаю все. Так длилось полгода, потом прекратилось. Потом смотрю, что тот, кто инициировал эти фокусы и насмешки, сам начал ходить не меньше меня в книжные магазины — это был Новосад.
Думаю, что не ошибаюсь: хочешь—не хочешь, а такое небольшое сообщество настраивается по какому-то одному. Поэтому как-то так невольно получилось, что наш класс был самый сильный в семинарии, и это как-то повысило цену нашего курса среди других.
Свободное копирование
