Учеба шла хорошо. Первое семестровое сочинение написал профессору Сборовскому по апологетике, что-то о древности какой-то, и оно очень понравилось профессору. Он даже на меня с удивлением посмотрел и сказал: “Вы знаете, я даже хотел вам пять с плюсом поставить, но мне сказали, что сейчас не ставится такая отметка”. Он дал очень похвальную рецензию. Итак, за исключением двух-трех сочинений, все были ничего, получались здорово. И почему-то, я вот только не знаю, у всех ли, но почти все мои сочинения еще просматривал ректор, отец Михаил Сперанский, и тоже делал какое-то свое заключение.
Были и неудачные вещи. Одно сочинение разгромил Некрасов. Он преподавал у нас археологию. В какой-то мере он был прав, но педагогически, конечно, так не стоило придираться к мелочам, и за честную работу он поставил не ту отметку.
И много воды из меня поварил Парийский. По патрологии надо было написать о сочинение древней иерархии. Написал. Он отозвался: “Что это такое, какие-то мысли непонятные тут”. Намекнул на мою связь с Гнедичем. “Это никуда не годится, перепишите”. Я, скрепя сердце, переписал. Опять была не та точка зрения, которая считалась традиционной, что ли, хотя я знаю, что я ничего особенного не выдумывал. Он опять меня бранил, опять писал, что я не в ту степь гну. Мне хотелось просто махнуть на все это рукой, пусть он двойку ставит. Но потом я решил, что, в конце концов, у кого-то может быть и другая точка зрения. Еще почитал другую литературу, написал не то чтобы кривя душой, но просто написал: та была первичная точка зрения, и я от нее не отступаю, но можно и так взглянуть на иерархический строй древней Церкви… Написал, и Парийский говорит: “Ну вот, наконец-то отличное сочинение получилось”. Это в течение нескольких месяцев шло, варилось. Но в конце концов, как бы ни болела, лишь бы хорошо умерла.
Свободное копирование
