О Духовной академии. Меня приняли, как я сказал, уже совершенно спокойно. Тот же Парийский, те же люди, но уже тихо, спокойно. Я узнал, что после меня были еще какие-то неприятности. Одного профессора, Александра Макаровского, почему-то привлекли к ответственности. Он долго сидел, но потом, говорят, какую-то речь в оправдание себя произнес, которая произвела впечатление, и кажется, его, наконец, отпустили. Он был замечательный историк, хороший лектор. Уже немножечко помятым я его еще видел, потом он умер. Это уже во второй раз.
Там я в первый приезд, в 1952 году чуть-чуть познакомился с отцом Петром Гнедичем, из старой известной семьи Гнедичей. Он тоже где-то был в Средней Азии и в основном, кажется, бухгалтерской работой занимался. Но когда пришло время, он принял священство и был здесь, но тоже в круге привилегированном, аристократически-духовном — с отцом Андреем Сергеенко. Впрочем, нет, про Сергеенко не могу сказать, но Ведерников, еще кто-то… Это был один кружок понимающих друг друга людей, более старших, чем мы. Там он был одно время просто каким-то третьестепенным библиотекарем. Жил он при Академии. Но тогда мы мало были с ним дружны, а после, в 1954-м, я уже часто прибегал в его келью, что не было неизвестно Парийскому и за что я получал неоднократные упреки, потому что Парийский терпеть не мог Гнедича, и эта нелюбовь на меня тоже распространилась.
С отцом Петром было очень приятно и полезно разговаривать. Он много знал, много понимал, много читал. У него были свои взгляды на всякие вещи. Хороший пастырь был. Потом он перешел в Москву. Ему даже позволили читать какие-то лекции у нас, наконец, когда полоса немилости прошла. И кончил свою жизнь он уже в Московской академии и где-то здесь похоронен. Он многое рассказывал; что-то я понимал, чего-то не понимал, что-то забывал. Но это было здорово!
Свободное копирование
