Этот монастырь, Епархиальное управление, вообще кусочек города был совсем недалеко от музыкальной фабрики, от домишки, где мы жили. Я там постоянно пропадал, или на богослужениях, или в Епархиальном управлении, или говорил с кем-нибудь из монахинь и с этими окружающими отца Лаврентия людьми. Там были разные люди. Среди монашек были еще с гимназическим образованием, хорошие, толковые люди, и простые, но тоже хорошие, ну, и всякие, как и полагается. А храм Троицкий был очень большой, да и сейчас он еще стоит. Кажется, его снова открыли. Там приходило молиться довольно-таки много народа. В праздники он был полон, несколько сотен могло быть, тысяча человек. Но если взобраться по лестнице на хоры, то слева хоры были совершенно пустые, кроме праздничных дней. Иногда какая-нибудь монахиня или какая-нибудь молитвенная душа где-нибудь в уголке стоит. Я тоже себе там облюбовал местечко, и очень мне там было хорошо стоять во время богослужения, — мне было все слышно и, если нужно, я мог подойти к решетке и посмотреть на богослужение. Удивительно хорошо все было слышно. А слева было круглое окно невысоко от пола и с разноцветными стеклами. И вечерний луч солнца скользил по сводчатым перекрытиям этого храма и по этому кусочку, который я оккупировал. Я туда всегда ходил, и даже как-то потом это узнали и люди не становились на это место. Это было мое место, и было очень хорошо. Тихо, хорошо, спокойно. Никого я не вижу, никто меня не видит. Я мог вытворять все что угодно. И как-то раз я там попытался, насколько хватит моих сил, — тысячу поклонов отбил, потому что обычно говорят, — то ли это можно, то ли нельзя. Я почувствовал, что можно, хотя потом с непривычки дрожь в коленях была, но это реально для нормального человека. Отбить тысячу поклонов — это не смертельно и даже хорошо.
Свободное копирование
