В конце сентября, в субботу вечером, меня снова отвели в помещение для допросов. Там кроме Зайцева был ещё один человек, Зайцев представил его мне как своего начальника. Лицо начальника было таким свирепым, что от одного его взгляда менее опытный заключённый мог бы упасть замертво. Он приказал мне сесть и начал говорить комплименты. Я по опыту знала, что это не предвещает ничего хорошего. Он сказал, что ему известно — я умная женщина и, конечно, понимаю, что в моих интересах без сопротивления подписать обвинение. Он вложил мне в руки карандаш.
Спокойно, но твёрдо я сказала:
— Как я уже говорила, я ни за что это не подпишу.
Начальник разъярился, велел мне встать и стоять посреди комнаты, не двигаясь. Он так громко орал, что голос его эхом раскатывался по комнате. Описывать подробности этого допроса я не буду, достаточно сказать, что он отпустил меня в камеру только около полудня в среду и всё это время сыпал угрозы и оскорбления. Ясно, что за это время я не получила ни еды, ни глотка воды. Но и эта попытка провалилась, хотя под конец я едва держалась на ногах. Начальник окончил допрос криком:
— Никогда в жизни мне ещё не попадалась такая бесстыдная и упрямая баба. Я обработал тысячи заключённых, и каждый из них всё подписывал.
Я ехидно произнесла:
— Значит, я первая.
Он наставил на меня пистолет и заорал вне себя от злобы:
— Живой отсюда не выйдешь!
Как и он, я заорала ему в лицо:
— Живая или мёртвая — не подпишу!
Эти слова я прокричала изо всех оставшихся сил. Начальник оторопел и сказал Зайцеву:
— Это не женщина, это — дьявол!
Потом позвал конвой и велел отвести меня в камеру. Я слышала его последние слова:
— Глаза бы мои её больше не видели!
Когда конвойные втолкнули меня в камеру, я спросила, какой день и час, они ответили — среда, двенадцать часов дня. Я провела на допросе восемьдесят девять часов!
Свободное копирование
