Расставшись с Тихвином, мы проехали лишь небольшую часть пути и нам предстоял долгий путь по территории нашей необъятной страны. Не имея карты, было трудно представить очередность железнодорожных станций и городов по нашему маршруту.
Потихоньку обживаем неудобства, представленного нам вагона. Такое впечатление,что наши вагоны прибыли в Кабону, полностью загруженными продуктами или боеприпасами. Все, положенные этим вагонам, несъемные предметы: настилы для пассажирских нар, фонари, доски, ограничивающие стоящих у открытой вагонной двери людей, даже застекленные окна, они были наглухо забиты досками, отсутствовали. Железнодорожникам некогда было заниматься этим оборудованием, нужно немедленно возвращать, прибывший с имуществом транспорт. Нам деваться было некуда, пришлось пользоваться тем, что предоставлено. Было лето, стояла сухая и теплая погода. Не замерзнем.
Нашими спутниками были, в основном, семейные пары взрослых и даже пожилых людей, или одинокие старики обеих полов. В поведении этих людей чувствовалось какое-то безразличие к окружающей действительности, моральная усталость. Это чувствовал и я, совсем еще молодой человек, может быть в меньшей мере перенесший невзгоды первого года блокады и у меня было меньше забот и горя, чем у моих спутников. Теперь многих из них заботили вопросы, обмена в дороге уцелевших вещей на продукты. Людям не хватало всего того, что предоставлялось сухим, дорожным пайком, явно превосходящим ленинградские нормы довольствия.
Ещё в Кабоне начальник эшелона подходил к каждому вагону, в котором помещались эвакуированные ленинградцы и убедительно просил, чтобы люди заботились о своих спутниках и не допускали случаев переедания, это могло привести к завороту кишечника и смерти. Но как можно было усмотреть, да и неудобно заглядывать человеку в рот. Все же приходилось обращать внимание на людей, которые заворачивались в одеяло и что-то жевали. Приходилось напоминать гражданину, что не стоит увлекаться добытой пищей, во избежание тяжелых заболеваний. Сколько ответных слов наслушался, помню до сих пор.
Прошла неделя нашей жизни в эшелоне, люди молчаливы, нет почти никаких разговоров между соседями. В вагоне тишина. Каждый думает о своем, о своей прежней жизни. Что ждет каждого в пути и по приезде на место, об этом еще не думают.
Получилось так, что я оказался, из всех помещенных в наш вагон пассажиров, более менее способным проявлять хоть какую-то заботу о взрослых, обессиленных и изможденных голодом людях. Я взял на себя заботу наполнять водой большой чайник и ведро, даже на небольших остановках эшелона на железнодорожных станциях. Начальник эшелона поручил мне, на остановках, передавать ему информацию о заболеваниях пассажиров и других неприятностях в их взаимоотношениях. Когда мне пришлось впервые искать начальника эшелона, а он оказался у 10-го вагона, нашего 20-ти вагонного эшелона, я понял, что он руководитель какой-то промышленной организации, работники которой эвакуируются к месту новой работы, куда-то в Западную Сибирь. Предприятие имело в распоряжении даже свое хозяйственное обеспечение.
Моя информация начальнику эшелона была печальной. Умер один из пожилых пассажиров, в этом случае на ближайшей большой станции, умершего снимали с поезда, а вместе с ним и всех его домочадцев. Эвакуационное удостоверение выписывалось одно, на всю семью.
По дороге до Урала, в нашем вагоне, был еще один случай смерти пассажира, одинокого, пожилого человека.
Свободное копирование
