* * *
8. " ПОЛУ-НАМОЧЕННЫЙ"
Спокойная, размеренная, подчиненная четкому лечебно-охранительному режиму жизнь санатория неожиданно начала давать сбои и спотыкаться о какие-то странные, совсем непонятные для меня, шестилетнего мальчонки, события. Сейчас, когда прошло уже три четверти века, и я разменял девятый десяток лет своей жизни, все эти события давно улеглись в голове и получили свое четкое объяснение. Их можно легко описать одной простой фразой - в стране шла "сплошная коллективизация". О том, как все это тогда происходило, знают теперь все, и мне нечего к этому добавить. Поэтому, я хочу восстановить здесь не столько хронологию событий, сколько те детские впечатления и ощущения очевидца, которому тогда было, как я уже сказал, всего лишь шесть лет, и передать их объективно именно такими, какими я сам ощутил и увидел их своими глазами, выбрав для иллюстрации всего лишь один, но яркий и, самое главное, непосредственно коснувшийся нашей семьи, эпизод.
Где-то в самом конце марта на санаторский скотный двор, кто-то пригнал такое большое стадо все время мычавших коров, что они просто с трудом разместились в его отнюдь не малых, пределах. Все взрослые и, особенно папа, почему-то очень волновались и говорили, что этих коров абсолютно нечем кормить, что их надо хотя бы напоить и, что их надо подоить, так как они уже несколько дней не кормлены, не поены и не доены. Что это означало, я не очень понимал, но догадывался, что это плохо. Я спросил у бабушки Симы, откуда взялись все эти коровы. Она покачала головой и сказала, что их отбирают у "кулаков" и "подкулачников", которые не хотят записываться в какой-то "колхоз". Честно скажу, что я тогда совершенно не понял кто такие "кулаки" и "подкулачники", и решил, что бабушка Сима просто пошутила.
А потом прямо к нашему дому подкатил легковой "фордик", и из него чуть ли не вприпрыжку выскочил какой-то дядька, одетый во все черное и кожаное - черную кожаную куртку, черные кожаное галифе и начищенные до блеска высокие черные сапоги. Поверх кожанки он был перепоясан двойной "комиссарской" портупеей с наганом на боку, черная рукоятка которого торчала из черной кожаной кобуры. И даже фуражка на его голове была тоже черная и тоже кожаная с красной звездочкой над козырьком. Одного взгляда на это "революционное" пугало было вполне достаточно, чтобы мог испугаться даже взрослый человек, не говоря уже о маленьком, очень впечатлительном ребенке. Вот я его и испугался, особенно когда бабушка Сима сказала, что этого дядьку зовут "Полу-намоченный", и что он занимается какой-то непонятной "коллективизацией". Сейчас я не совсем уверен, что она произнесла именно это новое и совсем непонятное мне слово, но тогда я еще больше испугался. И тут этот "Полу-намоченный", разговаривавший с папой и без того на повышенных тонах, просто заорал на него что-то вроде:
- Запомни, что если хоть одна корова сдохнет, я тебя сам расстреляю вот этими руками!..
При этом он показал отцу свои здоровенные ручищи, хлопнув одной из них по кобуре своего нагана. Отец попытался ему втолковать, что сена, заготовленного с осени для небольшого санаторского стада коров и нескольких лошадей слишком мало для такого огромного, вновь пригнанного стада, и его вряд ли хватит даже на неделю. Но "Полу-намоченный" только махнул рукой, уселся в свой "фордик" и помчался куда-то дальше заниматься своей "коллективизацией". А буквально через несколько минут, к отцу прибежал запыхавшийся завхоз и сказал, что кто-то поджег единственную скирду сена и что теперь не только новое, но и санаторское стадо останется без корма.. Можно себе представить, что чувствовал в этот момент мой отец. Помню, что он медленно сел на стул и закрыл лицо руками.
Но и это было еще не все. Через несколько дней к нам пришли какие-то люди во главе с милиционером. Он уселся за папин стол в его кабинете, и сказал маме, что он будет составлять какой-то "протокол", и что дядьки и тетки, которые пришли с ним, это какие-то "понятые". Слово "протокол" я тоже никогда до этого не слышал и тогда так и не понял, почему его надо "составлять". Понял лишь, что он собирается что-то писать на большом листе бумаги, который он вытащил из "папки".
Я не мог понять, о чем говорит этот милиционер и эти "понятые". Они все время спрашивали у меня о том, умею ли я зажигать спички и как я "поджигал" эту скирду сена, и зачем я "это сделал", и "кто научил" меня это сделать, и так далее (как потом выяснилось, кто-то из "доброжелателей" специально пустил слух, что скирду поджег "директорский сынок"). Услышав все это, мама и бабушка Сима сказали этой "милицейской шишке" и "понятым", что они не имеют права допрашивать такого маленького ребенка и тем более задавать ему такие провокационные вопросы, да еще и ставить их в такой безобразной, форме. А этот милиционер начал кричать на маму и требовать, чтобы она не вмешивалась и вышла из комнаты. Но как раз в это время пришел отец, который уже точно знал, кто и зачем поджёг эту скирду, и когда узнал, что тут происходит, выгнал их всех не только из дома, но и с территории санатория.
И, в связи с этим, еще одна примета времени. Несмотря на то, что после революции прошло к тому моменту уже больше десяти лет, все макаровские мужики при встрече с отцом всегда обязательно снимали шапки, кланялись и обращались к нему по старинной привычке не иначе, как "Господин доктор", а то и просто - "Барин". Возможно, этому способствовало то, что отец в то время был, во-первых, единственным врачом в округе, и к нему очень часто обращались за врачебной помощью со всех хуторов, и, во-вторых, будучи директором санатория, он фактически был и управляющим всем санаторским хозяйством, то есть всей бывшей помещичьей усадьбой. Да и жили мы в бывшем доме управляющего именьем. Поэтому, авторитет его был непререкаем, и сравнивать отношение к нему со стороны окружающих с тем, как люди относятся теперь к врачам, просто невозможно. Другое было время!
Видимо, приход к нам в дом этого милиционера настолько разозлил отца, что терпение его лопнуло, тем более, что это была уже не первая попытка "накатить на него бочку". Он тут же поехал в Воронеж и через пару дней привез оттуда Приказ Областного Курортного Управления о переводе его на должность директора в Хреновской тубсанаторий.
* * *
Три дня на сборы, сутки в пути, и наша легкая на подъём семья уже начала распаковывать чемоданы в небольшом, но уютном "директорском" доме шикарного Хреновского санатория, расположенного в бывшем имении графа Алексея Григорьевича Орлова на самой опушке изумительного соснового бора и безбрежной ковыльной степи.
Свободное копирование
