Нужно было определять меня в школу. В конце года решили не посылать меня в школу, а к 1 сентября отдать в школу Водников, которая находилась на углу Александровского проспекта и Почтовой (Жуковского), довольно далеко от Ольгиевской. Это была русская школа, большая часть школ были украинскими. Мама познакомилась с одной из учительниц этой школы, она со мной побеседовала и нашла, что меня можно было бы определить в 3-й класс, но, так как я молода для 3-го класса и не знакома с методикой в советской школе, мне трудно будет учиться в 3-м классе. Она советует отдать меня во 2-ой класс. Это приведёт к тому, что я буду знать кое-что вперёд, буду хорошо учиться и привыкну к новым условиям. Так и получилось. Правда, в дальнейшем, в 6-ом классе, у меня был срыв, но об этом позже. Я действительно училась хорошо, с интересом. С удовольствием отвечала на вопросы учительницы, которая очень мне понравилась, с удовольствием готовила уроки, старалась блеснуть, если была хоть немного знакома с новым материалом. В школе была оригинальная методика преподавания — по темам. Например, тема "Город". Все предметы привязывались к этой теме. Читали что-нибудь о городах на занятиях по языку и литературе. Делали какие—то расчёты, связанные с пассажирами трамвая или покупками в магазинах. Решали задачи, приближённые к теме. Изучали одесские берега, животных, перечисляли тех птиц, которые водятся в Одессе. Рассказывали о чайках, о перелёте птиц и т.д.. Учительница много рассказывала об одесской природе, о том, что город расположен на плоскогорье, о том, какая почва на поверхности земли, и как можно узнать, какие слои пород находятся под землёй, если пойти на берег моря и изучить те слои, которые видны, если стоишь под обрывом. Мне всё было интересно. Я очень любила, когда одобряли мои знания, не знаю, было это тщеславие или честолюбие, но мне нравилось быть среди лучших учеников.
Несмотря на то, что я знала уже 3 языка (польский, русский, французский), я писала очень грамотно по-русски. Так как бабушка в семье по—прежнему говорила по-польски, я восстановила очень быстро знание польского языка и обращалась к бабушке по-польски. Учительница спрашивала маму, как она меня учила русскому языку, что я пишу так грамотно. Возможно, это объяснялось тем, что до определённого времени я слышала только правильную русскую речь, а когда я училась писать, мама всегда отмечала различие между произношением и написанием, если это имело место.
У меня появились подруги. Это прежде всего была Маруся Фоменко, семья которой также вернулась из Франции. Не помню только, на том же пароходе, что и мы, или они приехали позже. Затем я дружила с Тамарой Парве, отец которой был капитаном, плавал и Одессу не покидал в годы революции. Я запомнила Тамару, т.к., бывая у неё дома, разбила чудесную куклу с фарфоровой головкой. Маме пришлось потом заботиться о том, чтобы как—то компенсировать этот ущерб. Были и другие подруги, но я их уже хорошо не помню. Помню мальчика Гришу Плоткина, который учился в моём классе. Он уже тогда писал стихи. В дальнейшем он стал хорошим одесским поэтом. Я встречалась с ним в университете в тридцатых годах. Но наше знакомство не распространялось далее того, что встречаясь на переменах, мы кивали друг другу. Когда в начале девяностых годов мы внимательно следили за кандидатами в депутаты Верховного Совета, я обратила внимание, что один из депутатов по фамилии Плоткин был избран, но не явился на первое заседание. Тогда же объявили, что он уехал в Израиль. Это был сын Гриши Плоткина. Гриша Плотин писал действительно прекрасные стихи, я читала его стихи, посвящённые Тике Рит. Но Тика замуж за него не вышла, вышла замуж за Серёжу Сухова, закончившего физический факультет нашего университета и ставшего доцентом кафедры физики Водного института. Мы вместе с ним участвовали во Всеукраинской студенческой олимпиаде, и у меня долго хранилась моя фотография, которую он сделал в Киеве. Это было в 1935 году. Тогда, показав хорошие результаты, я попала на Всесоюзную студенческую олимпиаду, я заболела и с температурой 38 градусов участвовала в нескольких не очень удачных заплывах, пока тренер не заметил, что я больна.
Отец Серёжи был профессором университета, работал на географическом факультете и читал замечательные популярные лекции, вызывающие интерес даже у студентов, далёких от вопросов истории и экономики. Я запомнила несколько прослушанных мною лекций, в которых профессор Сухов рассказывал о природных богатствах Сибири и Дальнего Востока и о путешественниках, которые их открывали. Профессор был весёлым и остроумным. К сожалению, он был репрессирован в те ужасные годы, интересных лекций на эту тему слушать больше не пришлось. Во втором томе книги В.А. Смирнова "Реквием ХХ века" появится рассказ о судьбе профессора Сухова и о многих других интересных людях, пострадавших неизвестно во имя чего.
Возвращаясь к моим школьным занятиям, замечу, что второй и третий классы прошли для меня успешно. Уроки занимали не много времени, и я успевала читать. Читала не только Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Короленко, но и ряд французских романов, которые читали мама, и мои тёти Ядвига и Костуся. В частности, читала Оливию Уэдели. Нехитрый ход повествования был мне вполне понятен, кое-что я не улавливала. Но кое какие сентенции сохранились в памяти до сих пор. Например: "Её рост льстил мужчинам". Важно было не то, что я читала, а то, что я вообще читала! Книги были самые разные, и я имела возможность сравнивать. Это способствовало моему развитию и формированию моего характера.
Свободное копирование
