Музыка солдата Васи

МУЗЫКА СОЛДАТА ВАСИ

За длинной улицей села, на холме в зеленой мураве, неподалеку от пшеничного поля, стоял деревянный крест. Его верх был похож на избяную кровлю: две дощечки, сбитые под углом, укрывали небольшую икону под стеклом «Вознесения Господня».

В праздник Вознесения сюда текли людские потоки под певучий, многоголосый колокольный трезвон. Этой музыкой на высокой белой колокольне ведал безродный мужик по имени «Вася-солдат». Светловолосый и голубоглазый — он излучал всегда доброту и кротость. Ни у старых, ни у малых не поворачивался язык — крикнуть ему «Васька». В слово «Вася» каждый вкладывал почтение, уважение и любовь к этому незлобивому человеку.

В армейском оркестре он играл на ударных инструментах, а когда отслужился, его потянуло на колокольню: трезвон напоминал ему молодость, марши на городских улицах и торжественные парады на широких площадях в присутствии высшего генералитета.

Трезвоня на стройной колокольне с четырьмя широкими просветами, он видел всех людей, заполнивших широкую улицу: впереди духовенство в сверкающих парчовых ризах, за ними «Богоносцев» с тяжелыми медными хоругвями, которые нужно было нести трем силачам. Матерчатые хоругви с изображением Христа и Богородицы были под силу одному человеку.

Степенные старики и старухи, подростки и дети несли небольшие деревянные иконы, прижимая их к груди.

Тут же шли певчие. Они начинали, а весь народ дружно подхватывал — девушки и молодки в ярких платьях — шелковых, кашмировых, батистовых, парни в цветных косоворотках, подпоясанных витыми поясами с рассыпающимися кистями. Радуга позавидовала бы красоте нарядов в этом благоговейном шествии под упоительный колокольный трезвон.

Позади шли матери и отцы — тоже нарядные, но не в ярких, а скромных одеждах, как полагается преклонному возрасту.

Вася — солдат различал с колокольни всех идущих — батюшку и дьякона, хоругвеносцев, певчих, девушек, парней и стариков, замыкавших шествие.

И как на городских армейских парадах, он старался трезвонить в ногу всем этим людским волнам, согретым солнцем и незримым теплом сердец.

Все эти волны текли туда, за село, к зеленому холму с крестом в виде домика. Мысли всех устремлялись к тому месту, откуда вознесся Спаситель.

Хор вместе с народом пел: «Вознесся еси во славе Христе Боже наш, радость сотворивый учеником обетованием Святого Духа, извещенным им бывшим благословением, яко Ты еси Сын Божий, Избавитель мира».

Казалось, что вместе с народом и сердцами пели кудрявые облака на лазурном небе, пело само небо от края и до края.

Людские потоки направлялись к кресту возле пшеничного поля. Легкий ветерок лаская стебли, готовые выколоситься, превращая всё бескрайнее пространство в муаровое море, убегающее к далекому горизонту.

Неподалеку от креста был колодец с высокой вереей и с длинной жердью журавля, косо взметнувшегося к небу. На нижнем его конце держалось старое тележное колесо. На верхний конец журавля садились пролетавшие птицы.

У креста служился молебен с водосвятием. Колодезную холодную воду из железной бадьи наливали в широкую серебряную чашу. По окончании всех возгласов и песнопений священник и дьякон подходили к полю. Дьякон держал чашу. Священник обмакивал в нее продолговатую кисть из конского волоса и брызгал на шелестящую пшеницу, а хор дружно пел: «Даждь дождь земле жаждущей, Спасе».

Я был в голубой сатиновой рубашке, подпоясанной белым витым поясом с кистями.

Когда седой священник и чернобородый дьякон вернулись от пшеничного поля к кресту, все стали подходить под благословение. Подходивших священник слегка обрызгивал водой, а после этого давал целовать крест.

Капель с лица никто не вытирал, ожидая, когда они высохнут.

Когда я подошел к батюшке, под голубым небом рассыпались трели жаворонка. Я поднял голову, чтобы увидеть звенящую, трепетавшую птичку.

— На жаворонка загляделся? — ласково спросил батюшка, — поцелуй крест и опять гляди вверх.

— Туда вознесся Спаситель, — указал я пальцем на небо.

— Выше жаворонка и белых облаков, — добавил батюшка.

Народ позади меня недоумевал:

— О чем это разговаривает батюшка с хлопцем в голубой рубашке?

Поцеловав золотой крест, обрызганный святой водой я побежал к колодцу с глубоким срубом. Между верхних брусьев сруба росла трава и даже два голубеньких цветочка. Я взглянул вниз и в глубоком зеркале воды увидел черноголового мальчика. Но его глаза трудно было разглядеть.

Трезвон на колокольне не прекращался. Здесь, на просторе зеленого выгона, возле моря шелестящей пшеницы, он звучал тише. Звуки сливались в полевую песню. Я думал о Васе — солдате. Мне он казался святым, потому что никого не обижал ни словом, ни делом, всем услуживал, каждому улыбался голубыми глазами, похожими на цветочки льна.

От креста народ вернулся в церковь под колокольный трезвон. В церкви батюшка сказал проповедь о Христе, переселившемся на небо.

— Но Он опять вернется на землю! — порадовал всех священник. От этой уверенности радостной вести кое-кто из старушек утирал слезы кончиками головных платков.

Я уговорил отца — позвать на обед Васю-солдата. Звонарь с радостью согласился. В этот день еда у нас была праздничная: молочная лапша, пшенник, курник и блинцы в коровьем масле.

После обеда я спрашивал у Васи-Солдата:

— Не скучно тебе, дядя, жить на свете? У тебя нет ни жены, ни детей.

— Я даже не знаю такого слова: «скука». Мне всё интересно: люди, зайцы, скворцы, леса и озера, по ночам — звезды, днем — облака, а по праздникам — трезвон.

— Ты не устаешь трезвонить?

— Трезвон — это музыка, а от неё не устают. От песен — тоже. Не устают жаворонки, соловьи, скворцы, кукушки. Почему не устают? Потому что радуются. А я — такой же, как они.