Я другой такой страны не знаю - 8

ПИСЬМО АНДРЮШИ НАСЕДКИНА

Когда вернулась домой, то обратила внимание на то, что всё на месте, как было до ареста мужа, но почему-то на душу повеяло холодом могилы. Чувствовалось, что из семейного очага вынута душа. Оставаться одной было страшно. Позвонила моей жене Зинаиде Вениаминовне:

— Зиночка, приезжей немедленно, брось все дела, умоляю.

У Зинаиды Вениаминовны своего горя непосильные грузы. Мое утешение не могло рассеять её переживаний: любимая сестра в лагере на Белом море, зять сослан без права переписки... Свой досуг она заполняла письмами.

Я тоже часто писал Цине, а из разных городов, куда меня посылали в командировку, как писателя-декламатора, старался отправить посылочку, так как из Москвы посылки заключенным и сосланным были запрещены.

— Что стряслось? — спросила она, поцеловавшись с подругой.

— Ничего особенного, просто мне стало страшно и я позвала тебя. Мне почему-то мерещится могильный холод, я чувствую запах крови... Неужели жизнь висит на волоске?

— Кто думает и говорит о смерти, тот наполовину уже умер. Если ты позвала меня для этого, я сейчас же уеду обратно: терпеть не могу болтовни о смерти.

— Нет, нет... я не пущу тебя... Давай говорить о любви.

— Это другое дело

— На твоих глазах проходили все романы Есенина. Скажи, кого он любил больше всех, о ком он вспоминал чаще всех?

— С Изрядновой у него не было никакого романа, это была случайная связь на полчаса.

— В результате которой появился сын Юрий, носящий его фамилию.

— Ничего не значит. С Изрядновой он не сказал за всю жизнь и десяти слов.

— А Бениславская Галя? Её любил Есенин?

— Да, любил и она любила его. Но какая это была странная связь: он ненавидит Советскую власть, а Галя служит в НКВД.

— Но ведь не в роли сексота и следователя, а только стенографисткой.

— Всё равно. Видеть ежедневно палачей русского народа, мило улыбаться им, пожимать руку, а потом этой рукой гладить кудри Есенина. Нет, это страшно. Потому эта любовь и была такой кратковременной. Они прожили вместе один год, а ровно через год, после его смерти она застрелилась на его могиле, одетая в подвенечное платье.

— Я до сих пор не могу объяснить его романа с Айседорой Дункан. Ведь она была на много лет старше его.

— В этом романе главную роль сыграло прирожденное озорство Есенина. Это был вызов общественному мнению. Как выходец из деревни, он был крайне честолюбив и любознателен. Связь с Дункан открывала ему двери в Европу и Америку. О всех художествах Сережи в Америке я знаю по письмам своего бывшего мужа Вениамина Левина: когда-нибудь я напишу об этом интересные воспоминания.

— Ну, а Надежда Вольпина? Как могла подцепить поэта эта веснушчатая, курносая женщина?

— Не забывай, что это очень культурная и остроумная переводчица с иностранных языков. Связь с Есениным у неё была, конечно, случайной.

— А в результате опять сын-неврастеник, который причиняет матери много беспокойств, хотя очень талантлив в отца и уже маракует не плохие стихи. Уму непостижимо, как могла прельстить Есенина внучка Льва Толстого — Софья Андреевна?

— На ней пьяного Есенина женили пьяные друзья. Тогда Есенину негде было жить, а у Толстой была роскошная квартира. Я была свидетельницей его ненависти к Толстой. Когда он лежал в психиатрической клинике профессора Ганушкина, я часто навещала его. И как-то совпадало так, что я всегда приходила к нему после Толстой.

— Вот на этом самом месте только что сидела она, добиваясь от меня хотя бы одного слова, — говорил больной поэт, — но для неё у меня нет слов. Я понимаю, Зиночка, почему ты не спрашиваешь о себе: за три года жизни с Есениным ты изучила его.

— Меня он любил по настоящему, но не долго. Дольше двух лет не длился ни один его роман. Последние два года с ним были сплошным кошмаром. Я ушла от него беременной. Костя родился, когда я жила уже с Мейерхольдом.

Недаром он не признавал его за своего сына. «В Есенинской породе никогда не было черненьких», — всегда повторял он при свиданиях со мною. Он часто бывал у тебя. Скажи: вспоминал ли он обо мне?

— Всегда. Он часами глядел на твой портрет. Особенно ты нравилась ему в роли «Ксюши», в пьесе Островского «Лес». — Какие у нее печальные глаза, — повторял он всякий раз, глядя на твой портрет, — таких глаз не бывает у заурядных женщин, такие глаза бывают только у переживших великие потрясения или у тех, которые знают о своем трагическом конце.

— Он так и говорил: «О своем трагическом конце?»

— Не переводи разговора в эту плоскость, или я сейчас же встану и уйду.

— Хорошо... хорошо... Скажи, что еще он говорил обо мне?

— Он говорил, что никого не любил так, как любил тебя.

— Ты сочиняешь.

— Клянусь тебе. Если бы не собутыльники-имаженисты, он никогда бы не оттолкнул тебя. Разойдясь с тобой, он покатился по наклонной плоскости. До тебя и с тобой в его жизни была осмысленность, после тебя — надрыв, болезненность, авантюра. Помнишь, как вы приходили к нам в гости в гостиницу «Националь».

— Тогда ты любила Вениамина Левина. И он тебя любил. Ваша сказка тоже была кратковременной.

— Ах, моя дорогая, всё красивое в жизни — недолговечно.

— Не всегда. Мой роман с Мейерхольдом продолжался почти 20 лет... И прерван он не по нашей вине.

Прислуга приготовила обед. Но и во время обеда подруги больше говорили, чем ели. Потом пили чай. Прислуга куда-то ушла и долго не появлялась.

— Мне нужно ехать, — сказала Зинаида Вениаминовна, — Родион должен сегодня вернуться из командировки, а тебе завтра надо рано встать, так что ложись пораньше, чтобы получше отдохнуть.

— Высплюсь в могиле... Может быть это последняя моя встреча с тобой.

— Опять? — строго спросил подруга и скользнула взглядом по письменному столу. На нем лежал целый ворох нераспечатанных писем.

— Давно ли ты перестала интересоваться письмами, адресованными тебе?

— Мне? Где? Какие письма?

— А это?

— Не обратила внимания.

— Почерк детский. Письмо без марки.

— Вскрой, Зиночка, и прочти вслух.

Письмо было написано чернильным карандашом. Как видно тот, кто его писал, плакал.

«Дорогая тетя Зина, дорогая Зинаида Николаевна. Привет вам от Андрюши Наседкина и Тани Наседкиной. Тетя Зина, возьмите нас из детского изолятора. Мы тут умрем. Тут нам очень плохо. Беспризорники называют нас контриками. Тут есть и больные. Они пьют водку, дерутся, ругаются. Они отнимают у нас еду, бьют нас. Жаловаться нельзя — за это убьют совсем. Нас никуда не пускают. У ворот стоят часовые. Таня стала тоненькая, как ниточка. Беспризорники учат меня ругать по матерному Бога. Если не ругаюсь, хватают за волосы и навертывают на палец. У меня выдернули из головы три пучка. Тетя Зина, возьмите нас ради Бога. Я буду вам всё делать. Наказывайте меня, как хотите, только возьмите. Я не знаю, где папа и мама. Может быть их расстреляли. Кормят нас плохо. Из политических детей умерло 16 человек. Если не возьмете нас, мы тоже умрем. Возьмите нас вместе с Таней. Мне жалко ее. Она наверно умрет раньше меня. Привет Всеволоду Эмильевичу, Тане и Косте. Я для всех буду делать, что заставите, только возьмите отсюда ради Бога. Дорогая тетя Зина, буду ждать вас с нетерпением. Андрюша Наседкин».

— Бедные дети, — залилась слезами Зинаида Николаевна, — завтра же нужно что-то сделать для них.

— Возьмешь их? — спросила Зинаида Вениаминовна.

— Если отдадут, конечно, возьму, они же двоюродные Тане и Косте. Пусть лето проведут на даче, а к зиме что-нибудь придумаем, если не освободят из тюрьмы их маму. Ах, Сергей Александрович, думал ли ты когда-нибудь, что все твои родственники окажутся в таком трагическом положении? Судьба словно задалась целью: любыми способами отравлять их бытие.

— А у кого сейчас, Зиночка, кроме привилегированной верхушки, сладкая жизнь? Ну, я поеду, Зиночка. Завтра, как проснешься, позвони.

— Имей в виду, что уже в 8 утра я буду на ногах. Разбужу тебя рано.

Подруги крепко расцеловались.

— А всё-таки я чего-то боюсь, — призналась Райх.

— Какая глупенькая: ведь ты же ночуешь не одна. Тебя охраняет прислуга.

— А может быть ты осталась бы у меня. Останься, Зиночка. Если Родион вернется, он догадается, что ты у меня.

-— Мне по некоторым соображениям нужно быть дома.

— Не хочешь? Ну, смотри, если со мною что случится, в ответе будешь ты.

— Ничего с тобою не случится. Покойной ночи.

Зинаида Вениаминовна поспешила к трамвайной остановке.