БЕЗУСПЕШНЫЕ ХЛОПОТЫ
На следующий день в «Известиях» был опубликован декрет правительства о закрытии театра имени Мейерхольда, как неоправдавшего доверия партии и правительства, как рассадника вредной для дела социализма пошлости.
Вот репертуар театра Мейерхольда: «Зори» Верхарна, «Трест Д. Е". — Эренбурга, «Рычи, Китай» — Третьякова, «Мандат» Эрдмана, «Горе от ума» Грибоедова, «Великодушный рогоносец» — Кромелинка, «Лес» — Островского, «Ревизор» Гоголя, «Бубус» — Файко, «Окно в деревню» — Акульшина, «Клоп» и — «Баня» — Маяковского, «Командарм 2» — Вишневского, «Список благодеяний» Олеши, «Три водевиля» — Чехова, «Свадьба Кречинского» — Сухова-Кобылина, «Дама с камелиями» — Дюма, — «Выстрел» — Безыменского.
Ни в одной из перечисленных пьес нет никакой пошлости. Налет грубости только в «Мандате» Эрдмана, но какой из советских театров, кроме Художественного, не увлекался показом советского чванства и провинциальной дикости?
Мейерхольдом была с большим вкусом поставлена в «Театре Революции» пьеса Островского «Доходное место», в Ленинградском оперном театре «Пиковая дама», а в «Александринке» — «Маскарад» Лермонтова.
По изобретательности с Мейрхольдом не мог сравниться ни один из советских режиссеров. Когда-то эта изобретательность восхищала критиков, а вот теперь театру приклеено клеймо «Рассадника пошлости».
Второй Художественный театр, репертуар которого был прекрасен, актерский состав которого был на высоте (всё это были питомцы Константина Сергеевича Станиславского) через некоторое время тоже был закрыт, как «не оправдавший доверия партии и правительства, как не осуществивший ни одной постановки, достойной нашего великого времени, как скатившийся до уровня слабого провинциального театра». Так правительство публично оплевало театр, в репертуаре которого были такие спектакли: «Эрик 14», «Сверчок на печи», «Блоха», «Гибель Надежды», «Дело», «Чудак», «Потоп», «Двенадцатая ночь», «Петербург», «Петр 1-й».
Сталин стал метать громы и молнии против 2-го Художественного театра после того, как ведущий артист театра Михаил Чехов оказался невозвращенцем, а знаменитый Алексей Денисович Дикий вскоре был арестован и сослан в концентрационный лагерь.
Арестованный Мейерхольд был посажен во внутреннюю тюрьму НКВД. Об этом Зинаида Николаевна узнала через неделю, когда от неё приняли первую передачу.
Кто из родственников не надеялся на освобождение заключенного? Надеялась на это и Зинаида Райх. На другой день после ареста она стала обивать пороги бывших поклонников мужа — Вышинского, Литвинова, Ярославского. Все они бывали не только за кулисами театра, но и на квартире у Мейерхольда, как желанные гости.
Теперь Вышинский даже не принял Зинаиду Райх, передав секретарше, что с Мейерхольдом он никогда не был знаком.
— Может быть он скажет, что незнаком и со мной? — возмутилась Зинаида Николаевна, — он забыл, как хлестал у нас коньяк и шампанское, как объедался слоёными пирожками с мясом?
— Меня это не касается — сказала секретарша, почти выталкивая просительницу.
Литвинов и Ярославский приняли Райх, но горестно признались, что ничем не могут быть полезными в таком деле.
— Все мы под Богом ходим, — цинично улыбаясь, сказал безбожник Емельян Ярославский, — сегодня взяли вашего мужа, завтра могут взять меня, поэтому не советую вам, голубушка, стучаться в чужие двери. Вам никто и ничем не поможет, если бы даже и мог.
— Если бы муж был ни в чем не виноват?
— Раз арестован — значит виновен — вот установка наших карательных органов. О невиновности вашего мужа не может быть и речи. Прежде чем напечатать статью — «Чужой театр», редакция газеты вероятно осведомилась кое в каких учреждениях, соответствует ли это действительности или нет.
Отвернулись от Зинаиды Николаевны и все писатели. Теперь она была почти одинока. Только подруга её юности, бывшая в то время моей женой, Зинаида Вениаминовна Гейман, навещала её. Этой было нечего терять: первый её муж, Вениамин Левин, эмигрировал в Америку, зять втородумец Василий Анисимов был сослан без права переписки на 25 лет, жена зятя, родная сестра Цивия — в концентрационный лагерь на берегу Белого моря.
Зинаида Вениаминовна дружила с Петром Михайловичем Никифоровым, бывшим председателем Совета министров буферной Дальневосточной республики, столицей которой была Чита. Он был одним из немногих, уцелевших от старой большевицкой гвардии. Никифоров навел справки о Мейерхольде и узнал что семидесятилетний режиссер обвинен в заговоре на жизнь Сталина.
Миллионы арестованных в Москве, Ленинграде, Киеве, Свердловске, Владивостоке, Баку, Одессе, Архангельске, Ташкенте и во множестве других городов и селений Советского Союза обвиняются в заговоре против Сталина. Нелепость этого обвинения сверхчудовищна. Как может житель отдаленного Владивостока, никогда не выезжающий из этого города, убить Сталина, почти никогда не высовывающего носа из Кремля? Его появление в день 1 мая и 7 ноября на Ленинском мавзолее сопровождается такой усиленной охраной НКВД, что ни о каком убийстве не может быть речи.
Обвиняя всех в намерении — убить Сталина, следственно-карательные органы вероятно рассуждают так: «Каждый советский человек ненавидит Сталина всеми фибрами души. Если бы любому советскому гражданину представилась малейшая возможность убить Сталина, каждый бы сделал это, не моргнув глазом. А раз так, то каждого арестованного по 58-й статье, можно судить как потенциального организатора убийства Сталина».
Зинаида Райх каждую ночь ждала ареста, но пока её не трогали и не выселяли из квартиры. Всю зиму она прожила в тревоге, кое-как сводя концы с концами. На тот случай, если бы выгнали, можно было бы переселиться на собственную дачу в Салтыковке, в 30 километрах от Москвы по Нижегородской железной дороге.
Многие артисты из театра Мейерхольда никуда не могли устроиться. Повезло Боголюбову: его приняли в Художественный театр. Ильинский, Царев и Юрьев устроились в Малый, Зайчиков и Свердлин стали кино-актерами.
Весной Зинаида Райх переселилась на дачу. Туда же вскоре переехала замужняя дочь Таня с ребенком и сын Костя. Городскую квартиру сторожила домашняя работница.
Младшая сестра, артистка Хераскова, жившая в городе, написала короткое письмо: «Зиночка, я очень больна. Навести меня. Боюсь умереть, не повидавшись с тобою».
Вечером мать сказала детям:
— Таня и Костя, завтра я еду в город. Постараюсь завтра же вернуться, но если задержусь, не беспокойтесь.
Утром, когда мать собиралась на станцию, Таня сказала:
— Мамочка, какой странный мне приснился сон. Будто все мы сидим за столом и говорим о своих желаниях: кто бы кем хотел быть. Тут же и наш папа (так она звала Мейерхольда. Покойный родной отец был для неё только «Есениным»), Папа говорит: «Я бы хотел быть Зевсом-громовержцем — тогда бы первая молния поразила Сталина». Костя сказал: «Я бы хотел построить мосты между всеми материками, чтобы весь мир был одной семьей».
Я сказала: «А мне бы хотелось, чтобы на земле не было змей, скорпионов, пауков, в море — акул и осьминогов, в реках — крокодилов, чтобы львы, тигры и леопарды не были хищными. Как было бы тогда хорошо: иди, куда хочешь, купайся, где хочешь и никого не бойся». А ты, мамочка, будто бы говоришь: «А мне ничего не надо. Я хочу быть белой голубкой, чтобы скорее перелететь к Сергею». И вдруг ты исчезаешь. Мы выбегаем в сад, ищем тебя, глядим на небо, а над нами вьется белая голубка... Летит вверх — всё выше и выше... По моему это очень плохой сон.
— Хорошего, Танечка, ждать неоткуда, — печально вздохнула мать.
На прощанье поцеловала шестимесячного карапуза-внука Сережу, названного так в честь деда — Сергея Есенина. Мужа Тани, блондина, звали Иваном Кутузовым младшим в отличие от его отца — Ивана старшего, члена ВЦИКА, главного текстильщика СССР. Кутузов старший был из крестьян. Еще недавно, когда к нему приходили с просьбой — похлопотать за раскулаченных, он высокомерно отвечал:
— Что? Хлопотать за кулаков? Чем больше подохнет этих паразитов, тем будет чище воздух Советского Союза.
Теперь этот вельможа был арестован, как участник организации, задавшейся целью — убить Сталина. Что-то он думал теперь о раскулаченных крестьянах? Муж Тани тоже был арестован.
— Внук, слава Богу, не в Кутузовскую, а в Есенинскую породу, — думала Зинаида Николаевна, спеша к электрическому поезду.
— Передачу Всевочке понесу завтра, сегодня нужно повидать больную сестру.
Муж сестры — хорист краснознаменного ансамбля песни и пляски под руководством Александрова. С женой он в разводе. Она бедствует материально. Жилье у нее из одной маленькой комнаты. Обстановка убогая. Её туберкулёз прогрессирует.
При расставании Райх поцеловала сестру в лоб. Какой он горячий и потный. «Дни Лёли сочтены».
Свободное копирование
