НИТОЧКА ОБОРВАЛАСЬ
Усталым, душевно опустошенным, вернулся Мейерхольд с репетиции пьесы: «Наташа». Опустившись в мягкое кресло, он обхватил голову горячими руками:
— Вот финал семидесятилетней жизни и пятидесятилетних исканий.
— Всевочка, садись обедать.
— Спасибо, не хочется.
— Нельзя так падать духом.
— Я готов ко всему. Слетели миллионы невинных голов. Чем я счастливее других?
— Что с тобой? С чего ты взял, что тебя арестуют?
— И не позже нынешней полночи.
— Что за вздор ты мелешь?
— Зиночка, не, сердись, но внутренний голос подсказывает мне, что придут сегодня в полночь. Как жалко что я не успел написать мемуаров. Сколько было встреч за 70 лет и каких встреч! А теперь приближается конец.
— Почему конец? Разве все, кого увозят туда, не возвращаются обратно?
— Я не вернусь. Вчитайся в сегодняшнюю статью «Чужой театр», прислушайся к её тону и ты всё поймешь. Так пишут о человеке, которого решено ликвидировать.
— Какие мысли лезут тебе в голову! Ты совсем болен!
— Никогда в моем мозгу не было такой ясности, как в эти последние часы. Пьеса «Наташа» не увидит рампы: завтра наш театр закроют.
— Если ты так уверен, то может быть приготовить вещи, которые надо взять с собой?
— Вещи мы соберем при них. Зиночка, что по твоему лучше — умереть на чужбине, но свободным, или на родине, но в тюрьме?
— Свобода везде выше всего на свете.
— А знаешь, что ответил Милий Федорович Достоевский, внучатный племянник знаменитого писателя, когда ему предлагали побег за границу, когда ему сулили за границей райскую жизнь? — «Умру в нищете, в неволе, но на родине, разделю вместе с русским народом горе, слезы, пытки, тюрьмы, кандалы, смерть!» Какой это был ум, Зиночка! Милий Федорович говорил на пятнадцати языках. Это был знаменитый востоковед. Это была гордость России. А что они сделали с ним? Они прикончили его в заполярной каторге. Их не остановило даже то, что он близкий родственник Федора Михайловича Достоевского. А что для них я? Что писатели, артисты, инженеры, педагоги, музыканты, архитекторы? Зиночка, неужели наши дети будут жить в такой же атмосфере, в какой жили мы? Уже одиннадцать!..
Он вдруг порывисто встал и зашагал из угла в угол.
— За что? Неужели там бесчувственные глыбы? Неужели в этих глыбах не осталось даже одного процента человечности? Обезглавить Россию, убить мозг великой империи — кому это нужно? Умные, талантливые, незаурядные люди — для наших правителей — тяжкая обуза. Так как карликов нельзя сделать великанами, то нужно снести головы всем великанам! Какая умопомрачительная бесхозяйственность! Даже для развода не остается умных людей. На жизнь имеют право только посредственности! Всё выделяющееся, всё то, что выше среднего уровня, должно быть истреблено огнем, мечом, застенками, пытками, каторгой, голодом... Я боюсь, Зиночка, что в эти последние минуты я сойду с ума... А может быть это даже лучше?
— Сядь, положи свою голову мне на колени!
Он прилег, а она гладила его седые кудри, целовала их. Слезы падали на голову, на лицо. Часы пробили один раз. Раздался властный нетерпеливый звонок в переднюю дверь со стороны Газетного переулка.
И он и она вздрогнули. Прислуга уже спала.
— Я боюсь, — сказала Зинаида Николаевна.
— Звонок повторился.
— Открою сам, — сказал Мейерхольд, и, приняв гордую осанку, направился к двери.
Свободное копирование
