Я другой такой страны не знаю - 5

СТАРЫЙ ГРЕХ

Московский Художественный театр гастролировал по Западной Европе с огромным успехом. Не меньшим успехом пользовался за границей и Камерный театр.

Ревниво-завистливый Мейерхольд долго добивался заграничных гастролей для своего театра. Ему их разрешили летом 1927 года.

Зинаида Райх взяла с собой детей. Мотивировкой их поездки за границу было лечение водами на Германских курортах.

Вся труппа мечтала о Париже, как о «Земле обетованной», но, увы, парижане не хотели идти на спектакли Мейерхольда, а те, что приходили, гримасничали, шокированные плохой игрой и убожеством декораций. То, чем Мейерхольд надеялся удивить, оттолкнуло. Русские и французские газеты дали о спектаклях или сдержанные или недоброжелательные отзывы. Только коммунистическая газета захлебывалась от восторга — и это подливало масла в огонь неприязни к Мейерхольду всех слоев общества. Театр прогорал. Сборы были так мизерны, что их едва хватало на оплату театрального помещения.

После провала в Париже другие страны воздержались от приглашения театра. Деньги на дорожные билеты дало советское посольство.

Артистка Ремизова в пьесе Островского «Лес» талантливо исполняла роль ключницы Улиты. Ей Зинаида Райх призналась:

— Мы вернемся в Москву через месяц, а может быть... не вернемся вообще.

Ремизова стала плакать, умолять, доказывать, что этого нельзя делать.

— Тогда всем нам не миновать ареста, тюрьмы, ссылки, концентрационных лагерей. Не губите нас. Мы преданы Всеволоду Эмильевичу и вам. Мы делили с вами радость и горе.

В этот момент в комнату вошел Мейерхольд. Ремизова бросилась перед ним на колени:

— Дорогой Всеволод Эмильевич, не оставайтесь за границей. Ваше невозвращенство обрекает всю труппу на гибель. Я взываю к вам, как к человеку, как к гению как к коммунисту!

— Встаньте, Елена Николаевна!

— Не встану, пока вы не скажете: «Я с вами».

— А с кем же? Конечно с вами!

Мейерхольд сдержал слово, данное Ремизовой.

Чтобы заполнить материальный пробел заграничной поездки, труппа по возвращении из Европы отправилась на гастроли в Ленинград. Ленинградцы любили мейерхольдовские спектакли. Каждый вечер театр был переполнен.

Но приближалась 10-я годовщина «Октября», а в портфеле театра не было ни одной юбилейной пьесы. Решив еще весной не возвращаться в СССР, он не договорился ни с одним драматургом о праздничной пьесе.

С утра до вечера Мейерхольд читал книги советских писателей, надеясь найти что-нибудь для инсценировки. Вот совсем незнакомое имя:

«Родион Акульшин (позже Березов) сразу три книги: «О чем шепчет деревня», «Проклятая должность», «Развязанные снопы». Читает с восторгом, старается от знакомых узнать адрес автора.

Писатель в это время работал над новой книгой в своем родном селе Виловатове. Зинаида Райх подсказала:

— Да ведь Зиночка Гейман его жена. Позвоним ей по телефону и узнаем его адрес.

Так и сделали. И в тот же день в Виловатое, на имя Акульшина летит телеграмма:

«Товарищ Акульшин, просим срочно приехать в Ленинград — писать пьесу для нашего театра к 10-й годовщине Октября. Гонорар по соглашению. Мейерхольд. Гостиница «Астория».

Я ответил телеграммой: «Занят. Приехать не могу». На другой день приходит телеграмма в 300 слов. В ней восторженные отзывы о моих книгах и даже такие строки: «Множество писателей добивается чести — написать пьесу для нашего театра. Ваш отказ необъясним. Приезжайте в Москву. Будем работать вместе. Вас ждет слава».

Ложась вечером в постель, загадал: «Если приснится хороший сон, поеду». Приснился кошмар: я упал с обрыва в море и тону. Проснулся в холодном поту: «Ехать нельзя!» Потом стал стыдить себя: «Какой я писатель, если верю сновидениям?»

Поехал. Увидеть свое имя на афише — так заманчиво. По приезде позвонил Мейерхольду — он в это время был уже в Москве.

— Ждем вас вечером. Будет и Ольга Васильевна Ковалева. Потолкуем.

Тогда Мейерхольды жили на Новинском бульваре. Дом старинный, с колоннами. Вход со двора. Столовая большая, стол длинный и широкий, расчитан на 24 человека.

Я пришел вместе со своей приятельницей, крестьянкой Саратовской губернии, прославленной исполнительницей народных песен, Ольгой Васильевной Ковалевой. Из артистов были: Ильинский, Свердлин, Зайчиков, Боголюбов, Ремизова и другие. Хозяева всех гостей сразу усадили за стол, заставленный закусками и винами.

За ужином говорили о деталях постановки, о песнях, на фоне которых будет происходить действие. Долго ломали голову, как назвать пьесу.

— «ОКНО В ДЕРЕВНЮ!» — крикнул, подпрыгнув Мейерхольд.

На другой день началась работа. Я делал инсценировки некоторых глав из своих книг, нес в театр и собирал всю труппу. Инсценировка зачитывалась и немедленно шла в работу. Пьеса-обозрение состояла из 15 эпизодов. Каждый эпизод ставился отдельным режиссером. По ходу действия на сцене показывалась ярмарка с каруселью. В одном из эпизодов на сцену въезжал автомобиль. В картине «Даем отпор» принимал участие целый взвод красноармейцев. Эпизоды со сцены чередовались кино-отрывками на экране.

Я показывал артистам деревенскую пляску, разучивал с ними народные песни. Иногда я делал замечания артистам:

— В моей пьесе нет таких слов!

Тогда ко мне подбегала Зинаида Райх и чуть не топая ногами, кричала:

— Родион Михайлович, прошу не вмешиваться не в свое дело. Если Всеволод Эмильевич переделывает Гоголя, Островского и Грибоедова, то неужели он будет считаться с Акульшиным?

После просмотра пьесы главреперткомом 4-го ноября 1927 года, на котором я отсутствовал, как возможный адвокат пьесы, вершители судеб каждой пьесы решили:

— Пьесу зрителям нельзя показывать!

— Какой минус у спектакля с вашей точки зрения? — спрашивал Керженцев.

— Деревня изображена в карикатурном виде.

— В чем вы усматриваете эту карикатурность?

— В теме каждого эпизода. Деревня за десять советских лет шагнула далеко вперед, а в каждом поступке героев, в каждой фразе пьесы — беспросветная темнота. Эпизод «Лампочка Ильича» не спасает положения. Да по существу, это тоже карикатура на советскую действительность. Кого сейчас удивишь электричеством? Никого! А в пьесе оно преподносится, как невидаль.

Керженцев, Мейерхольд, актеры, представители красной армии горячо защищали пьесу. После трехчасовых споров решено было не снимать ее с репертуара. Она прошла 23 раза. Критики, зная мнение главреперткомщиков, обрушились на пьесу. О ней не было сказано ни одного доброго слова. От тяжелых переживаний я потерял в весе 40 фунтов. За пьесу вместе с процентами я получил тысячу рублей, которым был не рад.

В статье «Правды» — «ЧУЖОЙ ТЕАТР» Мейерхольду вменялось в вину много ошибок. Одним из его упущений автор статьи считал постановку пьесы: «Окно в деревню». Признаюсь, что мне самому пьеса нравилась: красочностью народного быта, весельем, песнями и плясками. Все критики мне казались вислоухими.