В Киев мы ездили в 1826 году со многочисленным, но ее совсем приятным семейством одной из моих тетушек.
Мы путешествовали на своих лошадях, ехали вдвоем с матерью в очень спокойном дормезе. За нами тянулось несколько экипажей разного рода и вида. Пути сообщения были тогда мало эксплуатированы имало известны. Вероятно, план нашего вояжа был составлен заранее, но думаю, что мы часто руководствовались поговоркой: язык до Киева доведет. Часто обращались к прохожим с расспросами, какая впереди деревня? где можно было бы покормить? сколько до нее верст? Показание не всегда были верны. Но мы все-таки достигали какой-нибудь деревни, где располагались на несколько часов. Днем мы старались обыкновенно останавливаться до жары, часов в 10, 11. Приискивали самую лучшую избу. Хозяева охотно нас пускали, предоставляя все в наше распоряжение. Тогда начиналась выгрузка из экипажей разных припасов и посуды. Горничные суетились, повар хлопотал достать яйца, кур, цыплят и на скоро приготавливал обед. Выезжали, когда жар схлынет, часов в 5, 6 и останавливались часов в 9. Ночлег сопровождался большими хлопотами. Начинали с чаепитие, потом собирали ужин и заботились как удобнее устроить спанье. С нами были перины (матрацы тогда еще не были в ходу), подушки и все нужное белье. Начиналось обметанье стен, полов, доставали как можно более скамей, чтобы на них слать постели. У меня было отвращение от тараканов и потому я очень бывала довольна, когда мы с матерью ночевали в дормезе, где отымались доски и нам слали постель такую удобную, что я спала крепким сном, не слыша, как поутру рано запрягали лошадей и мы выезжали. Просыпалась, когда мы уже далеко отъехали. Особливо приятно было ехать по проселочным дорогам, когда спадал жар и солнце садилось. Воздух был так живителен, прохлада так приятна. Лошадки бежали бодро. Пред нами расстилались то необозримые поля ржи, то нескончаемые луга, то показывался лесок, то одинокая деревушка, то большое село с мельницами, господскою усадьбой и церковью; все это занимало меня и заставляло думать, что я еще так мало видела на свете, и потому каждый новый предмет возбуждал во мне интерес. Малороссия очень нравилась мне с ее выбеленными хатами, окруженными фруктовыми деревьями, с красивыми лицами девчин, с изобилием овощей и плодов. Поездка эта вообще доставила мне большое удовольствие и по возвращении была долго предметом нескончаемых рассказов домашним о моих путевых впечатлениях. Я так много слышала о Киеве от разных богомолок оттуда возвращавшихся, что представляла себе "Святый Град" каким-то чудным, заветным, недосягаемым местом и когда, после долгого странствование, мы подъезжали к Киеву, то я едва могла верить моему счастью и с восторгом смотрела на Печерский монастырь, представившийся нам во всем своем величии. Я была вне себя от радости, крестилась, целовала мать и читала Чернецa Козлова, который имел тогда большой успех и который был при мне с другими книгами услаждавшими наш долгий путь.
Под Киевом, где Днепр широкий
Меж диких екал кипит, шумит,
На склони, на горе высокой,
Обитель иноков стоит.
Мы пробыли две недели в Киеве, каждый день бывали в Печерской Лавре, где и говели. Мать моя познакомилась с одним очень интересным монахом, отцом Каллистом. Он был молод, образован и имел в себе, что-то необыкновенно благородное и симпатичное., что привело его к монашеской жизни, осталось для нас неизвестным. Мы видели его каждый день и очень полюбили. Он показывал нам достопримечательности Лавры, приглашал иногда в свою келью и радушно угощал чаем и фруктами. Отец Каллиста представлялся мне каким-то идеальным существом, и я сочинила в уме несколько романов, героями которых был он. Предчувствовала ли я тогда, что судьба снова занесет меня в Киев уже молодою женщиной, что там я проведу самые счастливые, самые светлые дни моей жизни и не вспомню об отце Каллисте, не постараюсь даже узнать о нем при посещениях Лавры! Потом, когда мы совсем оставили Киев, я досадовала на мою забывчивость и жалела, что. не видала отца Каллиста, который вероятно жил еще в Лавре.
Свободное копирование
