***
При училищной раздевалке в маленькой прокуренной комнате помещался буфет, в котором продавались чай и бутерброды. Перед занятиями и в перемену студенты, сбившись в тесный кружок вокруг стола с чайными стаканами, пели:
Из страны —- страны далекой,
С Волги-матушки широкой.
Ради славы и труда
Собралися мы сюда.
Пьем напиток мы чудесный
Все стаканом полновесным,
Первый тост за наш народ,
За святой девиз: «Вперед!»
Руководил хором Леопольд Сулержицкий — энергичный, обаятельный студент, всеобщий любимец, признанный силач, талантливый хормейстер. Сулержицкий был властителем наших душ. Он вырос на Украине, и вследствие этого в большом почете у нас в училище были украинские песни о воле, о казачьей доблести.
Ой, закувала та сиза зозуля
Ранним-рано на зори.
Ой, заплакылы хлопцы-молодцы
На чужбыне, в тюрьме.
Вони плакалы, гирко рыдали,
Свою долю воны выклыкали,
Гей, повий, повий, буйный ветер,
Гей, вынисе нас из неволи.
От этих призывных могучих слов о буйном ветре директору училища князю Львову делалось боязно, а веселая залихватская «Засвистали козаченьки в поход с полуночи» и вовсе бросала нашего аристократа в дрожь, и он стал придумывать, как ему изгнать из стен казенного учебного заведения песни вольности. И вот за подписью директора появилось распоряжение о том, чтобы не пускать студентов в здание училища раньше девяти часов утра. Это объяснялось тем, что, дескать, шум и песни не дают отдыхать преподавателям, квартировавшим в здании. Распоряжение это тотчас было сорвано, но тем не менее поутру двери оказались запертыми, и в зимнюю пору мы, бывало, вконец продрогнем, ожидаючи, пока швейцар без пяти минут девять не откроет дверей. В ответ на эту меру притеснения на месячных экзаменах стали появляться карикатуры. Вот сюжет одной из них.
Толпа учеников перед закрытыми дверями, на улице трескучий мороз. А вот и его жертвы — студенты. Кто отморозил ухо, кто нос, кто руку, а некоторые совсем окачурились и, задрав ноги, валяются на снегу.
Карикатуры пользовались огромным успехом. Преподаватели училища нам сочувствовали, а те из публики, кто видел эти карикатуры или слышал о них, громко возмущались безжалостными мерами директора. Обеспокоенный князь Львов — важного вида лысоватый атлет — стал частенько захаживать в чайную комнату и заискивающе заговаривать с учениками, но те открыто презирали его лицемерие.
Известному училищному карикатуристу Михайлову-Самарскому князь Львов будто бы из чистой любезности ставил вопрос:
— Почему это, батенька, вы все больше рисуете зверей?
— Приходится, Алексей Евгеньевич, рисовать зверей, — отмахивался от директора, как от назойливой мухи, студент.
— Каких же, например? — не унимался директор.
— Да разных. Например, львов,— саркастически заявлял Михайлов.
— Надо бы вести себя поделикатней,— сдерживая гнев, резюмировал князь Львов.
— Буду стараться... по возможности,— не сморгнув, отчеканивал Михайлов.
Князь Львов любил посещать классы и мастерские. Однажды (это было в первый год моего пребывания в училище) Сергей Иванович Иванов застал его у нас в скульптурной мастерской.
Став в барской позе посреди студии, князь Львов подавал нам советы. Сергей Иванович сделал Львову замечание:
— Милостивый государь Алексей Евгеньевич, снимите шапку — вы находитесь в храме искусства.
— Профессор, прошу вас не забываться! — вспылил князь.
— А я попрошу вас сейчас же освободить мастерскую, чтобы дать ученикам возможность продолжать занятия.
Директор, подергивая от гнева своими выпирающими из-под модного пиджака атлетическими плечами, выбежал из мастерской и тотчас собрал заседание совета профессоров. Но наши профессора, люди твердых убеждений и высокой культуры, нашли жалобы директора неосновательными и попросили князя Львова извиниться перед профессором Ивановым за незаконное посещение вверенной ему скульптурной мастерской. Тогда посрамленный директор вздумал было вменить Сергею Ивановичу в вину то, что тот при встрече подает ученикам руку. Сергей Иванович с достоинством пояснил князю:
— Милостивый государь, я воспитываю художников, а это — высокое звание, и считаю возможным будущим художникам подавать руку.
С совета профессоров князь Львов ушел ни с чем, но вскоре, пользуясь своей властью, он написал приказ об исключении из классов за непосещение занятий Леопольда Сулержицкого.
Каждый из нас, для того чтобы заработать на хлеб насущный, случалось, исчезал на какое-то время и вдали от строгого взгляда училищного начальства брался за любую работу, лишь бы обеспечить себе возможность учиться дальше. Обычно на это в училище закрывали глаза.
Мы шумно протестовали против исключения Сулержицкого. Ученики живописных классов писали его портреты и выставляли их на ученических выставках. Помню один такой портрет — Леопольд Антонович с тетрадкой в руках. Портрет всем нравился, глядя на него, мы остро испытывали нехватку талантливого вожака и гнев против князя Львова, позволившего себе такую несправедливость. (Впоследствии Сулержицкий близко сошелся с Л. Н. Толстым и по его поручению осуществил переселение нескольких тысяч духоборцев в США и Канаду. Через Толстого Сулержицкий подружился с Горьким и Художественным театром, где Леопольд Антонович долгие годы был режиссером, сподвижником Станиславского.)
Свободное копирование
