К концу первого года я одолел программу фигурного класса и был переведен в натурный. Работал, что называется, не покладая рук. И надо сказать, работалось под руководством Сергея Ивановича легко и свободно: он ни в чем не стеснял учеников, и это давало свои плоды.
Жадно знакомился я со всем, что мог видеть в Москве, по скульптуре в слепках, но сильное впечатление производил на меня только Микеланджело, который уже и тогда представлялся мне титаном в искусстве.
Много ободряющего слышал я и от Сергея Михайловича Волнухина, вскоре сменившего Иванова, который подал в отставку, войдя в конфликт с директором-реакционером. И при Волнухине каждый из учеников скульптурной мастерской работал как хотел и как мог. Он не «натаскивал» своих учеников, а развивал в них чувство гармонии, самостоятельности и прежде всего ценил глубину мысли. В каждом из нас он старался открыть и развить природное дарование, бережно относился к росткам таланта и самобытности. А главное, учил не быть белоручками. Сергей Михайлович относился к нам как к товарищам. Ему было немного за тридцать. Он жил искусством. Это был на редкость чистый и честный человек. У каждого из нас он вызывал глубокое уважение. Позже, будучи послан за границу, я писал ему оттуда восторженные письма, в которых сообщал о незабываемых итальянских впечатлениях и о своих творческих намерениях. Отвечая мне, Сергей Михайлович писал: «Завидую вам, что вы нашли такое высокое удовлетворение в деятельности своей». Если можно говорить о московской школе в русской скульптуре, то именно в связи с именем Волнухина.