Тут подоспели рождественские праздники. В деревню я приехал окрыленным. В кругу семьи за большим коненковским столом рассказывал родным о Москве и училище, профессорах и наших ученических занятиях. Кажется, произвел на своих домашних хорошее впечатление. С известной робостью в голосе они говорили соседям: «Вот и у нас в деревне скоро будет свой художник».
А я между тем предавался утехам юности. Святочные игры в ту зиму удались на славу.
После рождественских каникул под руководством того же Сергея Ивановича Иванова приступил к занятиям в фигурном классе, где копировал античные статуи «Аполлона», «Боргесского бойца», «Спящего сатира», «Бельведерский торс».
Скульптурная мастерская находилась во дворе училища. Это было большое деревянное строение с верхне-боковым светом с северной стороны. Рядом пристройка — квартира профессора.
Каждого, кто впервые входил в нашу скульптурную мастерскую, поражало обилие света. Все значительное пространство этого храма искусства было заставлено прекрасными гипсовыми копиями с античных статуй. Профессор С. И. Иванов любил училищную мастерскую и внушал каждому из своих учеников:
— Вот что, батенька, если придется вам строить себе мастерскую, стройте по этому образцу.
В ту пору в мастерской кроме меня работали трое — Анна Голубкина, Дмитрий Малашкин и Лидия Губина.
Голубкина занималась у Иванова второй год. В мастерской стояли ее работы, отлитые в гипсе. Они поразили меня своей значительностью и небывалой выразительностью лепки. Голубкина была известна всем в училище, и будущие живописцы и архитекторы приходили в скульптурную мастерскую любоваться бюстами ее работы.
У станка Голубкина была серьезна и строга. В окружении античных героев ее высокая стройная фигура в черном представлялась совсем неземной: будто мифическая древняя пророчица Сивилла поселилась в нашей мастерской.
Помню ее эскиз «Жатва». Фигура смерти с косой в руках и солдат, зажатый под мышкой у смерти, указывает костлявой старухе, где еще покосить. Естественно, что далеко не всегда Голубкина за свое новаторство получала поддержку и похвалу.
Работала Голубкина энергично, напористо. Смотрела на натуру по-особому: проникая как бы внутрь натуры и находя в ней что-то особенное. Лепить бралась не всякую модель, а только ту, которая чем-либо привлекала ее. Вместе с нами, ее товарищами по учебе, даровитостью Голубкиной восхищался и Сергей Иванович.
У Голубкиной была подруга Голиневич, учившаяся на живописном отделении. Относились они друг к другу с уважением и каким-то особенным вниманием. Это была неразлучная пара.
Дмитрий Малашкин — прилежный, вдумчивый скульптор. Его работы отличала особая эмоциональность, выразительность формы. Всех в училище поразил его эскиз «Убитый Авель». Мертвый Авель распростерт на земле, а над ним стоят три блеющие овцы, которые, казалось, ждут, когда пастух встанет и погонит их к дому. Несколько лет спустя, будучи в Академии художеств, Малашкин на основе этого эскиза выполнил программу на звание классного художника.
Хорошим товарищем была и Лидия Губина. О нашем квартете у меня сохранились самые прекрасные воспоминания. Это была дружная четверка. Мы уважали и ценили друг друга. Гордились успехами товарищей.
Работа четверки обычно шла напряженно. Мы лепили с большим вниманием, в полной тишине. Иногда Голубкина забиралась по стоящей у стены лестнице к потолку мастерской и подолгу сидела там в задумчивости.
Мы спрашивали:
— Для чего это вы, Анна Семеновна, так высоко забрались? — А это я, чтобы высоких мыслей набраться, — не то в шутку, не то всерьез отвечала она.
Профессор Сергей Иванович появлялся в нашем классе неожиданно, когда ему вздумается. Он подходил к нам и каждому подавал руку.
Случалось, что профессор не появлялся у нас несколько дней кряду.
— Хочется, чтобы покритиковал меня профессор, — с нажимом на «о» медленно выговаривала Голубкина. — Малашкин, а Малашкин, идите к Сергею Ивановичу.
Малашкин одевался и шел к двери.
— Нет, Малашкин. Вы оставайтесь. Пусть идет Коненков.
Я оставлял станок и направлялся к выходу, но Голубкина все так же неторопливо говорила:
— Нет, Коненков. Вы не ходите. Я сама пойду.
Случалось, что не успеет Голубкина собраться, как послышится топот профессорских бот, дверь скрипнет и появится Сергей Иванович. Все занимают свои места и с трепетом душевным ожидают указаний профессора.
Делал замечания Сергей Иванович особенным образом. Сравнивая работу с моделью, он разводил руками, показывая планы. Всякий раз остро проходил такой разбор у станка Голубкиной.
— У вас в работе планы во-о, во-о, во-оо, а в натуре э, э, э. Поняли?
Голубкина отрицательно качала головой. Сергей Иванович повторял. И снова — непонятно. Тогда профессор предлагал:
— Малашкин, объясните Анне Семеновне!
— Нет! Нет! Не надо. Поняла, — спешно говорила Голубкина, — гордость не позволяла ей слушать пояснения ученика.
Свободное копирование
